Наука в изоляции

«Наука не знает границ. Научные исследования стали глобальными задолго до экономики или культуры. Тем не менее это не означает, что наука глобальна в одинаковой степени во всех странах. Насколько часто результаты научных исследований публикуются в международных, а не местных журналах? Какие особенности в этом плане у разных стран и дисциплин? Насколько изменилась ситуация за последнее десятилетие? Цель нашего исследования — ответить на эти вопросы», — пишут во вступлении к своей работе авторы из Института экономики Чешской академии наук (The Economic Institute of Czech Academy of Sciences).

Исследователи сравнили научные работы ученых из 174 стран по четырем общим и 27 узким дисциплинам, опубликованные в международных изданиях с 2005 по 2017 год. Анализ проводился на основе базы данных Scopus.

Результаты исследования для России неутешительны: наша страна — одна из самых изолированных в мире в научной сфере. Количество публикаций отечественных авторов в международных изданиях существенно ниже среднего значения по миру. Россию обгоняют, например, такие страны, как Бангладеш, Нигерия, Мексика и Буркина-Фасо.

В лидерах по глобализации науки — США и страны ЕС, хорошие показатели у Японии. ­Интересно сравнить динамику Китая и ­России.

В 2005 году Китай был самой изолированной в научной области страной. Однако за 10 лет он совершил настоящий рывок, интегрировался в научное сообщество и сейчас находится на уровне Бразилии и Индии, приближаясь к показателям Японии. А вот Россия осталась на том же уровне, что и 10 лет назад, и ее разрыв с лидерами становится все больше.

Проблема изоляции науки свойственна всем странам бывшего СССР. Но даже среди стран постсоветского пространства Россия — на нижней ступени рейтинга.

Хуже всего в мировую науку интегрированы российские медицина и социальные науки. Чуть лучше дела обстоят у физических наук. Однако «российские физические и биологические науки остаются значительно менее глобализованными, чем в других странах мира. Единственные серьезные исключения — фармакология, токсикология и фармацевтика», — пишут авторы исследования. И делают следующий вывод: «Российская наука никогда не отрывается от своего советского прошлого, независимо от дисциплины».

Совсем иначе выглядит ситуация в Китае: показатели по всем общим дисциплинам (медицина, социальные, физические и естественные науки) за последние 10 лет резко взлетели вверх. «В некоторых дисциплинах Китай уже превзошел Соединенные Штаты и движется к вершине рейтинга. Если тенденция сохранится, Китай вскоре ликвидирует разрыв с развитыми странами по большинству субдисциплин», — комментируют исследователи.

Глобализация науки продолжается: помимо Китая, многие страны за последние 10 лет совершили серьезный прорыв в этом направлении. Однако, уверены авторы, «во многих странах бывшего Советского Союза низкая глобализация науки является симптомом системного сбоя; наука, которая не синхронизирована с остальным миром, неэффективна». После падения Берлинской стены стало понятно, что многим странам с переходной экономикой нужно время, чтобы наверстать упущенное. Кое-где новую инфраструктуру приходилось строить с нуля. Тем не менее прошло уже 30 лет — и у стран, которые еще не включились в международный интеграционный процесс, больше не может быть никаких оправданий. «Пример Китая показывает: если есть воля, найдется и способ, — резюмируют авторы исследования. — Ситуация в странах, где уровень научной глобализации значительно ниже, чем у соседей, вызывает озабоченность. Это говорит о том, что структура всей научной системы там нуждается в пересмотре».

В чем причина?
Проблема научной изоляции России действительно существует — с этим согласны и молодые ученые из разных отраслей науки, и заслуженные эксперты.

Эта проблема обсуждалась и на второй отраслевой научной конференции, прошедшей в Сочи в конце мая. Ректор опорного вуза Росатома НИЯУ МИФИ Михаил Стриханов говорил о низком индексе цитируемости российских ученых и небольшом количестве научных публикаций. Одно из следствий — количество вновь создаваемых диссертационных советов уменьшается из года в год, так как традиционное требование, связанное с диссоветом, — это наличие таких публикаций у его членов.

Рост публикационной активности ученых М. Стриханов назвал одной из основных задач, стоящих перед отраслью. Он отметил, что коммерческую тайну в отраслевых ноу-хау соблюдать нужно, однако мировая практика показывает: необходимо публиковать открытую информацию.

М. Стриханов поделился рецептом решения проблемы, который нашли в МИФИ: за семь лет количество публикаций на одного преподавателя там выросло в 20 раз, потому что это стало обязательным квалификационным требованием для сотрудников.

Однако старший научный сотрудник Объединенного института высоких температур РАН Назар Ворона считает, что высокая публикационная активность в качестве квалификационного требования к ученому приведет только к снижению качества публикаций и формализации работ. «Восемь-десять научных статей в год для небольшого научного коллектива не редкость, и они набираются, однако ценой спешки, дробления публикуемого материала, выбора менее рейтинговых журналов и т. д. В век перенасыщения информацией и потребности в максимальной концентрации подачи материала результаты исследований, публикуемые российскими учеными, рассеиваются на большом количестве страниц и журналов, часто так и не добравшись до целевой аудитории», — говорит Н. Ворона.

В чем же проблема? Почему публикации российских ученых появляются в международных журналах значительно реже, чем труды их зарубежных коллег? Профессор Университета прикладных наук Западной Норвегии, приглашенный профессор НИЯУ МИФИ Борис Балакин перечисляет основные проблемы: «Во-первых, это высокий средний возраст ученых и руководства атомной отрасли: значительная часть коллектива специалистов сформировалась в научном плане в советские времена и, как следствие, не привыкла работать в условиях открытой научной конкуренции, а молодежь растет в сложившейся среде. Во-вторых, максимальная закрытость отрасли, даже ее энергетической составляющей. В-третьих, огромная административная и педагогическая нагрузка ученых, работающих в отрасли: только очень мотивированные люди работают с удовольствием в таких условиях. И наконец, лишь единицы могут объясняться и писать по-английски».

Языковой барьер действительно дает о себе знать — в этом солидарны все опрошенные нами эксперты. «Часто от коллег приходилось слышать об отказе редактора от публикации в журнале из-за плохого английского. Многие издательства предлагают специальные платные сервисы, которые помогают „отполировать“ английский язык для отправки статьи в журнал. Но ученые редко используют эту возможность в силу финансовых ограничений», — рассказывает кандидат физико-математических наук, старший научный сотрудник ИБХ РАН Кирилл Надеждин. Он считает, что традиционно большое количество статей, выходящих на русском языке, — это пережиток советского прошлого: в СССР было принято публиковаться в отечественных журналах. «При этом отечественные журналы продолжают существовать, получая подпитку в виде новых статей от ученых, которые привыкли публиковать свои работы на русском языке», — отмечает К. Надеждин.

СССР нет уже более 28 лет, но ситуация не меняется к лучшему, недоумевает профессор, управляющий директор издательства Pensoft (Болгария) Любомир Пенев: «После перестройки очень трудно обьяснить, чем вызвана изоляция в науке, но она, на мой взгляд, даже усугубилась, хотя можно было ожидать противоположного тренда. Я считаю, что основная причина — это инерция, а главный фактор — „внутренние“ критерии (например, публикации в российских журналах на русском языке), которые позволяли людям делать на этом карьеру».

Многие эксперты уверены, что проблема глобальной изоляции касается всей отечественной науки — и она гораздо глубже, чем просто низкий уровень цитируемости российских авторов.

Есть объективные причины, по которым России трудно «догнать и перегнать» даже страны Восточной Европы, считает президент Ассоциации научных редакторов и издателей (АНРИ) Ольга Кириллова. «Мы потеряли огромный пласт научной элиты, уехавшей за рубеж навсегда в 1990-х годах, и эти ученые, в основном, не сотрудничают с оставшимися в России, как это делают, например, китайские ученые. Мы не сформировали за эти годы нового поколения ученых внутри страны по самым важным направлениям науки и технологий и не поддерживали развития важнейших направлений. Во многих отраслях экономики сложно реализовать импортозамещение — для этого не создана ни научная, ни технологическая база, и многие направления науки и технологий отстали на десятилетия от зарубежных. Казалось бы, в этой ситуации надо как можно плотнее сотрудничать с зарубежными учеными, направлять все усилия на участие в международных проектах. Однако и сейчас продолжают звучать голоса, направленные в поддержку изоляции».

Н. Ворона тоже называет в качестве одной из основных проблем отсутствие преемственности поколений: «Это привело если не к полному забвению, то к серьезному упадку многих направлений научной деятельности, которые во многом приходится начинать с нуля, а время до выхода на прежний или мировой уровень спрогнозировать трудно».

Еще одна причина — размеры и механизмы финансирования научных исследований, утверждает Н. Ворона: «Продолжается процесс перехода на грантовую систему с одновременным понижением общего бюджета. При этом требования к победителям весьма высоки, как и конкуренция среди участников, а проекты, на которые выделяются гранты, длятся не дольше двух-трех лет (часто меньше года). В результате, несмотря на высокую квалификацию значительного количества научных групп, обеспечить регулярные ежегодные победы в конкурсах на гранты удается далеко не всегда. Рано или поздно наступает период, когда грантовое финансирование отсутствует и коллектив живет на „подкожных“ запасах. Базового финансирования на этот период для чувства стабильности и уверенности в завтрашнем дне катастрофически не хватает. Подающие надежды научные группы очень часто через полгода-год распадаются. Члены коллектива в лучшем случае переходят в другие научные направления, в том числе за рубеж, а в худшем — уходят из науки».

Ситуацию усугубляет и бюрократизация науки: для получения гранта ученые должны подавать запредельное количество документов, которые имеют крайне мало отношения к сути и качеству ­работы.

Грантовая система — действительно палка о двух концах: с одной стороны, многие ученые проводят исследования на средства из грантов таких организаций, как РФФИ, РНФ, Минпромторг и другие. Получая грант, ученый часто обязуется опубликовать результаты исследований в рецензируемых журналах — и это вроде бы должно стать мощной мотивацией для публикационной активности. Но на практике выходит по-другому, рассказывает К. Надеждин: «Из-за сжатых сроков ученые часто выбирают более надежный и быстрый путь публикации в отечественном журнале, потому что от момента отправки статьи в иностранное издание до ее итоговой публикации проходит в среднем полгода, а иногда и более года. Такое долгое ожидание — непозволительная роскошь при подготовке итоговых отчетов по гранту. Ведь невыполнение условий контракта может стать причиной отказа при выделении последующих грантов и поставить крест на карьере ученого».

Есть и другие проблемы. Например, стратегические документы, касающиеся национальной научной политики, не подкреплены исполнительными нормативами — кроме требования достижения количественных показателей. Но много — не значит хорошо, уверена О. Кириллова: «Гонка за количеством публикаций привела к огромному числу этических нарушений. Тема плагиата и фальсификаций стала одной из самых актуальных при обсуждении научных результатов. Даже ученые других стран страдают от этой количественной гонки».

Зарубежные ученые давно призывают сбавить темп гонки за наукометрическими показателями — эти призывы, например, содержатся в «Манифесте медленной науки», изданном Академией медленной науки в Берлине в 2010 году, и Декларации об оценке научных исследований (Declaration on Research Assessment, DORA). Эта декларация была подписана в Сан-Франциско в 2012 году группой издателей и редакторов научных изданий как результат обсуждения ряда проблем, возникших после масштабного распространения импакт-фактора как инструмента оценки научных исследований. Для решения этих проблем выработаны рекомендации финансирующим и научным организациям, издателям и исследователям. Общая рекомендация — не использовать метрики научных изданий (например, импакт-фактор) как основной показатель качества всех опубликованных в них статей и не оценивать исключительно по этим метрикам научный вклад исследования. DORA подписали более 1402 организаций и 14 440 человек.

Нельзя допустить, чтобы с увеличением количества научных публикаций упало их качество, говорит О. Кириллова: «Нужно ли заставлять всех преподавателей вузов писать статьи? Какие научные исследования и какого качества они могут проводить при 900-часовой годовой нагрузке? Такие страны, как Бангладеш и Буркина-Фасо, оказались впереди России не по количественным показателям, а по качественным, так как участвуют небольшим числом публикаций в международных проектах».

Гнаться за показателями Китая нет смысла, уверена О. Кириллова, хотя бы потому, что население Китая в десять раз больше, чем России. Для авторитета в международном сообществе нужны в первую очередь качественные научные исследования. «Действительно большим достижением было бы сдвинуться хотя бы на 100 позиций вперед по качеству, если брать средние показатели цитирования, как это сделал Китай за последние 20 лет (с 201-го места —на 106-е). Сейчас Россия находится в хвосте (206-е место из 233 стран в 2018 году), перед нами и Туркменистан, и Узбекистан — в общем, почти все страны», — комментирует О. Кириллова.

Стагнировать или вписаться в мировое сообщество?
Почему же ученые других стран публикуются активнее и цитируются чаще? Единственного ответа нет и быть не может. Б. Балакин рассказывает о том, какие механизмы действуют в развитых странах: «Как правило, молодой ученый долго работает по двух- или четырехлетним контрактам и ищет постоянное место работы. Наличие статей — залог получения места в успешной научной группе. Более того, работает правило: чем больше публикуешься, тем меньше тебе дается педагогической и административной нагрузки. В Европе статьи — это известность в научном и инженерном сообществах и, как следствие, — гранты от правительственных фондов и компаний, дающие возможность поддерживать свою группу». В России же, считает ученый, сложилась такая структура научных организаций, в которой перечисленные мотиваторы малозначительны. Впрочем, с появлением Российского научного фонда появится больше возможностей «конвертации» накопленных публикаций в грантовую поддержку.

У К. Надеждина есть объяснение прогресса в росте научных публикаций, которого достиг Китай: «Быстрый взлет Китая напрямую связан с огромными финансовыми вложениями в науку, которые делает государство, а также с возращением в страну ученых под крупные гранты. Также этот процесс подкрепляется открытием большого числа англоязычных журналов в самом Китае. Статьи в этих журналах часто бывают низкого качества, тем не менее они попадают в базу данных Scopus».

Очевидно, что мотиваций для публикации в цитируемых международных изданиях у российских ученых не меньше, чем у их зарубежных коллег. «Статья в таком издании — основной показатель качества и продуктивности работы любого ученого, а список статей — главный документ в его резюме», — говорит Б. Балакин. Кроме того, публикуясь в журналах, ученый получает возможность рассказать о своих исследованиях всему международному научному сообществу. Да и сам факт публикации — уже признак того, что исследование актуально и достоверно: каждая статья проходит несколько этапов рецензирования отраслевыми экспертами (peer-review).

Что же сделать, чтобы ситуация сдвинулась с мертвой точки? Все опрошенные нами эксперты уверены: необходимы структурные изменения в национальной науке. К. Надеждин перечисляет основные этапы таких изменений: «В первую очередь, необходимо увеличение финансирования, которое должно пойти на обновление инфраструктуры и приборной базы. Вторым этапом может стать возвращение уехавших за рубеж российских ученых под мегагранты. Третьим — усердная и планомерная работа над приглашением иностранцев для обучения в российских вузах, а также хотя бы частичный перевод образовательного процесса на английский язык».

При этом, считает Н. Ворона, необходимо и развитие отечественных журналов: «Нужно активнее выводить российские научные журналы (как новые, так и с богатой историей) на международную арену, повышать их рейтинг, чтобы составить здоровую конкуренцию иностранным».

Государство сейчас стремится к этому. Так, в нацпроекте «Наука» поставлена задача продвижения 500 журналов в международные наукометрические базы данных (МНБД). Однако у издателей есть вопросы к такой стратегии, говорит О. Кириллова: например, средства направляются не на поддержку российских журналов, а опосредованно на поддержку авторов, пишущих обзоры для журналов RSCI (Russian Science Citation Index, база данных научных журналов России, размещаемая на платформе Web of Science). «Почему приняты решения, которые вряд ли приведут к повышению показателей научной составляющей российских журналов? — недоумевает О. Кириллова — Журналы снова брошены на произвол судьбы и должны думать, как и за счет чего выживать».

Она перечисляет меры, которые могли бы поддержать российские научные журналы: «Нужны оригинальные статьи на английском языке высокого качества, нужны статьи, подготовленные по результатам совместных международных проектов, необходимы высокий научный уровень статей, качественные рецензирование и редактирование. Нужны поддержка журналов со стороны учредителей, их полное понимание того факта, что хороший журнал станет таким лишь в том случае, если будет развиваться в условиях достаточного финансирования». Если журнал вынужден думать только о том, как заработать, он постепенно превращается в «мусорный», нерецензируемый и исчезает из МНБД, отмечает эксперт.

В Китае за публикацию статей в цитируемых международных изданиях ученый получает дополнительные финансовые бонусы. Такую практику сейчас перенимают некоторые отечественные университеты и НИИ. Этот метод — как минимум спорный, с точки зрения научной этики, — может сработать, говорит Б. Балакин: «Считаю, что в России есть смысл стимулировать публикационную активность до тех пор, пока положительный тренд не будет зафиксирован на протяжении как минимум пяти лет».

Есть еще одна тактика Китая, которую стоит взять на вооружение, считает О. Кириллова: «Китайские ученые пишут в мегажурналы, платформенные журналы в своей тематической области или мультидисциплинарные. Это еще один выход для наших авторов: выбрать авторитетные, большие зарубежные журналы (физики, например, пишут в основном в Physical Review), не имеющие политических предрассудков, и публиковать в них статьи. Например, ученые Китайской академии наук опубликовали за семь лет 4,5 тыс. статей в Scientific Reports и около 3 тыс. — в PLoS One. В то время как ученые РАН публикуются в своих переводных журналах, имеющих низкие показатели, слабо востребованные, хоть и находящиеся на платформе Springer. В РАН есть „cвой“ пул англоязычных журналов, но это не способствует серьезному продвижению полученных научных результатов и в целом — российской науки».

У Л. Пенева — свой рецепт того, как России занять достойное место в международном сообществе: «Для этого всем нужно понять, что не надо искать „свои“ пути, как раньше, а надо интегрироваться в международное сообщество, публиковаться в международных журналах на основе общепринятых критериев».

Однако изменения необходимы не только «сверху вниз» — важно, чтобы ученые захотели меняться сами. Иногда российским ученым отказывают в публикации просто потому, что работы написаны слабо, причем речь идет о недостатках формы, а не содержания.

 Б. Балакин дает практические рекомендации: «Российским ученым следует, во‑первых, быть в курсе основных результатов по своему направлению и писать мотивированные введения к статьям. Обычно российские статьи лишь цитируют прошлые работы авторов и две-три отечественные группы, членов которых авторы знают лично. Во-вторых, нужно не бояться писать текст сразу на английском, без перевода — никакой технический перевод не сможет сделать из хорошей статьи на русском хорошую статью на английском. И наконец, необходимо в три раза улучшить качество иллюстраций».

Отечественной научной среде необходимо меняться, уверены эксперты. Сегодня перед российской наукой стоит выбор: стагнировать или вписаться в международное научное сообщество. Если получилось у Китая — то, может быть, получится и у России?