Урановые юниоры — редкий вид из «Красной книги»
БИЗНЕС / #1–2_2021
Текст: Ирина ДОРОХОВА / Фото: ТАСС, Fissionuranium.com, Paladinenergy.com.au
Юниорных компаний, которые прямо заявляют, что специализируются на уране, публикуют отчеты, получают деньги от инвесторов и ведут хоть какую-то деятельность, связанную с геологоразведкой, осталось немного — чуть более трех десятков. Вряд ли что-то в ближайшее время радикально изменится, но постепенно дела, пусть и не очень заметно, ухудшаются. Если разведка не ведется, геологическая информация не поступает, а значит, всё меньше становится шансов найти новое месторождение, пригодное для добычи.
«Красная книга» констатирует обвал расходов на урановую геологоразведку. В 2014 году затраты на нее и на строительство рудников (exploration and development) составили более $ 2 млрд. Уже в 2015 году они упали более чем вдвое, до $ 876,5 млн. Падение продолжилось, и в 2018 году инвестиции в разведку и разработку месторождений составили около $ 500 млн. Инвестиции в зарубежные активы сократились с $ 420 млн в 2016 году до $ 54 млн в 2019 году.
Впрочем, это предварительные данные. Не учтены затраты по Канаде, которая традиционно лидирует по объему финансирования геологоразведочных работ. «Затраты в одной только Канаде превышают все то, что потратили другие страны, входящие в первую пятерку», — отмечается в отчете. Нет данных и по Австралии. Напомним, Австралия — лидер по объему запасов урана в мире. В «Красной книге» также отмечается, что зарубежные инвестиции в геологоразведку и строительство рудников учитывают также и затраты в «своей» стране — это касается, прежде всего, данных по России и Китаю.
Тем не менее несомненно, что затраты на геологоразведку сократились, и причина только одна: «С 2016 по 2018 год затраты снизились во многих странах, главным образом, из-за устойчиво низких цен на уран, которые замедлили разведку и строительство рудников».
Впрочем, это предварительные данные. Не учтены затраты по Канаде, которая традиционно лидирует по объему финансирования геологоразведочных работ. «Затраты в одной только Канаде превышают все то, что потратили другие страны, входящие в первую пятерку», — отмечается в отчете. Нет данных и по Австралии. Напомним, Австралия — лидер по объему запасов урана в мире. В «Красной книге» также отмечается, что зарубежные инвестиции в геологоразведку и строительство рудников учитывают также и затраты в «своей» стране — это касается, прежде всего, данных по России и Китаю.
Тем не менее несомненно, что затраты на геологоразведку сократились, и причина только одна: «С 2016 по 2018 год затраты снизились во многих странах, главным образом, из-за устойчиво низких цен на уран, которые замедлили разведку и строительство рудников».
Юниорные компании
Юниорные компании — малые, реже средние компании, чей основной бизнес — геологоразведка. Деньги на административные расходы (поддержание листинга, платежи за лицензии и зарплаты ключевому персоналу), а также на саму геологоразведку они «поднимают» (прижившаяся калька с английского выражения raise capital) на бирже, а также за счет акционеров. Главная цель юниорной компании — найти крупное месторождение, определить его ресурсы и, если понадобится, запасы, а затем продать (как правило, вместе с компанией — владельцем лицензии) более крупному игроку. Юниорный бизнес — самый рискованный, но потенциально и самый прибыльный. В странах, где зарубежным компаниям затруднен вход на рынок и/или неразвит рынок ценных бумаг — к ним относится и Россия, — юниорные компании сразу стремятся сформировать альянсы с крупными игроками, способными обеспечить финансирование геологоразведки и взять на себя административные расходы.
«Красная книга»
«Красная книга» — Red Book — издание, которое готовят Агентство по ядерной энергетике при Организации экономического сотрудничества и развития (NEA) и МАГАТЭ. Выпускается она раз в два года. Неофициальное название появилось из-за традиционно красной обложки. Задача «Красной книги» — собрать и структурировать сведения о геологоразведке, объеме ресурсов и запасов, добыче и потребности в уране за обозначенный период. Издание, вышедшее в декабре 2020 года, анализирует процессы на урановом рынке в течение 2018−2019 годов и сравнивает их с предыдущим двухлетним периодом. В выпуске также учтены экстраординарные процессы в 2020 году, связанные с пандемией коронавирусной инфекции. Издание 2020 года содержит обзоры 45 стран. Правда, лишь 31 из них основаны на официальных правительственных данных. Оставшиеся 14 подготовлены NEA и научным секретариатом МАГАТЭ.
Важная деталь: «Доля строительства в общем объеме затрат на разведку и развитие рудников составляет 98% и 97% соответственно для 2015 и 2016 годов», — говорится в отчете. Если затраты на разведку и строительство принадлежащего CGNPС рудника Husab в Намибии в 2016 году составляли $ 378 млн, то после его запуска в том же году они снизились до $ 108 млн в 2017 году, до $ 41 млн — в 2018 году и до, по предварительным данным, $ 24 млн — в 2019 году.
Данные о затратах на разведку, собранные экспертами «Красной книги», свидетельствуют о трех важных тенденциях в этой сфере. Первая: хотя в точности неизвестно, сколько тратят денег на урановую разведку государственные, публичные и непубличные компании, несомненна тенденция снижения затрат на геологоразведку (особенно если вычесть из общего объема затраты на строительство Husab).
Вторая: судя по имеющимся данным, деньги на разведку тратят преимущественно крупные компании, которые уже производят уран. Из этих крупных компаний большинство подконтрольны государству. Это свидетельствует о том, что на финансовом рынке перспективы урановых компаний не вызывают энтузиазма у инвесторов. Деньги остались преимущественно у государств.
Наконец, третья тенденция: разведку ведут не для развития новых проектов, а для пополнения ресурсной базы существующих. Это менее рискованно и затратно, поскольку есть готовая инфраструктура (люди, оборудование, расходные материалы), а главное — возможность сверять данные с регулярными результатами эксплуатационной разведки. Это свидетельствует о том, что даже у добывающих компаний сейчас недостаточно денег для того, чтобы вести геологоразведку на малоизученных проектах.
В связи с этим возникает вопрос: какова ситуация в урановой разведке за пределами существующих рудников и сфер влияния производителей?
Этот вопрос важен потому, что большинство крупных урановых компаний строят бизнес на базе достижений юниорных компаний.
Данные о затратах на разведку, собранные экспертами «Красной книги», свидетельствуют о трех важных тенденциях в этой сфере. Первая: хотя в точности неизвестно, сколько тратят денег на урановую разведку государственные, публичные и непубличные компании, несомненна тенденция снижения затрат на геологоразведку (особенно если вычесть из общего объема затраты на строительство Husab).
Вторая: судя по имеющимся данным, деньги на разведку тратят преимущественно крупные компании, которые уже производят уран. Из этих крупных компаний большинство подконтрольны государству. Это свидетельствует о том, что на финансовом рынке перспективы урановых компаний не вызывают энтузиазма у инвесторов. Деньги остались преимущественно у государств.
Наконец, третья тенденция: разведку ведут не для развития новых проектов, а для пополнения ресурсной базы существующих. Это менее рискованно и затратно, поскольку есть готовая инфраструктура (люди, оборудование, расходные материалы), а главное — возможность сверять данные с регулярными результатами эксплуатационной разведки. Это свидетельствует о том, что даже у добывающих компаний сейчас недостаточно денег для того, чтобы вести геологоразведку на малоизученных проектах.
В связи с этим возникает вопрос: какова ситуация в урановой разведке за пределами существующих рудников и сфер влияния производителей?
Этот вопрос важен потому, что большинство крупных урановых компаний строят бизнес на базе достижений юниорных компаний.
Скорость вымирания
Для начала пришлось выяснить, сколько осталось действующих урановых компаний, для которых уран — основной бизнес. Были проанализированы два списка: один — с сайта wise-uranium.org, второй -juniorminers.com. Также были учтены компании, фигурирующие в «Красной книге».
Сопоставление данных позволило сформировать список из 296 компаний, занимавшихся ураном в последние 25 лет. Из них действуют, продолжают поднимать деньги и вести разведку на урановых проектах 32 компании.
Один из наиболее часто встречающихся вариантов судьбы компании — перепрофилирование ее на другие виды полезных ископаемых. Таковых — 82 компании, или 30% от общего количества. Наиболее популярны цветные (медь, никель, кобальт, реже цинк), драгоценные металлы (золото, серебро), литий, реже — РЗМ, железо, тугоплавкие металлы (ниобий, тантал и т. д.), марганец и т. д. Иногда при смене профиля компании меняют имя. Например, Uranium Resources Inc сменила имя на Westwater Resources, сейчас занимается графитом. European Uranium после того, как министерство окружающей среды Словакии отказалось продлить ей лицензию на разведку, сменила акционеров и стала Azarga Metals, а сейчас развивает российский проект Ункур.
19 компаний сменили профиль деятельности: ушли из горного бизнеса и занялись, например, модными криптовалютами или не менее модным, особенно в Канаде, каннабисом. Bayswater Uranium Corporation стала Green Thumb Industries, «оператором по каннабису». Palace Resources Limited стала Tikforce Limited и создает программное обеспечение. А Mexivada Mining Corp. поменяла имя на Carbon Streaming Corporation и торгует углеродными квотами. Как такое возможно? Примерно так: лицензию сдают государству или продают, юридическая оболочка принимает другую бизнес-начинку вместе со сменой менеджмента и имени.
81 компания из списка прекратила свое существование: их акции исключены из торгов на бирже. Следы некоторых компаний найти сложно: поисковики не находят информации об их судьбе, а на их сайтах — посторонняя информация, запрет на вход, или сайты выставлены на продажу.
41 компания прошла через сделки слияния и поглощения. Одни компании стали частью более крупных — Denison, Paladin Energy, Cameco и т. д. Другие — например, Urex Energy Corp, Redd Hill Energy, Uranium North Resources Corp. — сформировали альянсы с подобными им компаниями.
Еще одна группа компаний — те, для которых урановый бизнес не основной, но есть один-два «спящих» урановых проекта, которыми компания не занимается из-за текущей бесперспективности рынка. Таковы, например, Belmont Resources, Marvel Discovery Corp и Manhatten Corporation Inc. В эту же группу входят компании вроде Arafura Resources, у которых уран — побочный продукт. Здесь же компании, которые хотят избавиться от урановых проектов. Например, Havilah Resources NL намерена вывести урановый проект на IPO. Также в этой группе — компании, у которых есть урановые проекты, но они не могут их развивать из-за запрета властей на добычу урана. Такой запрет ввел, например, штат Виргиния, и под него попала Virginia Energy Resources Inc. Таких компаний 12.
В группу «другие» вошли две компании, имеющие отношение к урановому бизнесу, но их нельзя назвать юниорными. Одна из них судится с Казахстаном из-за своих инвестиций, другая — семейная компания.
Судьбы некоторых компаний можно трактовать двояко. Например, Gold One International приобрела Rand Uranium. Классический M&A, но покупатель приобрел Rand Uranium ради золотых проектов, а не урановых, поэтому компания была отнесена к числу поменявших вид полезного ископаемого.
В обзор не вошли небольшие компании, специализирующиеся на торговле ураном, типа Yellow Cake.
Для начала пришлось выяснить, сколько осталось действующих урановых компаний, для которых уран — основной бизнес. Были проанализированы два списка: один — с сайта wise-uranium.org, второй -juniorminers.com. Также были учтены компании, фигурирующие в «Красной книге».
Сопоставление данных позволило сформировать список из 296 компаний, занимавшихся ураном в последние 25 лет. Из них действуют, продолжают поднимать деньги и вести разведку на урановых проектах 32 компании.
Один из наиболее часто встречающихся вариантов судьбы компании — перепрофилирование ее на другие виды полезных ископаемых. Таковых — 82 компании, или 30% от общего количества. Наиболее популярны цветные (медь, никель, кобальт, реже цинк), драгоценные металлы (золото, серебро), литий, реже — РЗМ, железо, тугоплавкие металлы (ниобий, тантал и т. д.), марганец и т. д. Иногда при смене профиля компании меняют имя. Например, Uranium Resources Inc сменила имя на Westwater Resources, сейчас занимается графитом. European Uranium после того, как министерство окружающей среды Словакии отказалось продлить ей лицензию на разведку, сменила акционеров и стала Azarga Metals, а сейчас развивает российский проект Ункур.
19 компаний сменили профиль деятельности: ушли из горного бизнеса и занялись, например, модными криптовалютами или не менее модным, особенно в Канаде, каннабисом. Bayswater Uranium Corporation стала Green Thumb Industries, «оператором по каннабису». Palace Resources Limited стала Tikforce Limited и создает программное обеспечение. А Mexivada Mining Corp. поменяла имя на Carbon Streaming Corporation и торгует углеродными квотами. Как такое возможно? Примерно так: лицензию сдают государству или продают, юридическая оболочка принимает другую бизнес-начинку вместе со сменой менеджмента и имени.
81 компания из списка прекратила свое существование: их акции исключены из торгов на бирже. Следы некоторых компаний найти сложно: поисковики не находят информации об их судьбе, а на их сайтах — посторонняя информация, запрет на вход, или сайты выставлены на продажу.
41 компания прошла через сделки слияния и поглощения. Одни компании стали частью более крупных — Denison, Paladin Energy, Cameco и т. д. Другие — например, Urex Energy Corp, Redd Hill Energy, Uranium North Resources Corp. — сформировали альянсы с подобными им компаниями.
Еще одна группа компаний — те, для которых урановый бизнес не основной, но есть один-два «спящих» урановых проекта, которыми компания не занимается из-за текущей бесперспективности рынка. Таковы, например, Belmont Resources, Marvel Discovery Corp и Manhatten Corporation Inc. В эту же группу входят компании вроде Arafura Resources, у которых уран — побочный продукт. Здесь же компании, которые хотят избавиться от урановых проектов. Например, Havilah Resources NL намерена вывести урановый проект на IPO. Также в этой группе — компании, у которых есть урановые проекты, но они не могут их развивать из-за запрета властей на добычу урана. Такой запрет ввел, например, штат Виргиния, и под него попала Virginia Energy Resources Inc. Таких компаний 12.
В группу «другие» вошли две компании, имеющие отношение к урановому бизнесу, но их нельзя назвать юниорными. Одна из них судится с Казахстаном из-за своих инвестиций, другая — семейная компания.
Судьбы некоторых компаний можно трактовать двояко. Например, Gold One International приобрела Rand Uranium. Классический M&A, но покупатель приобрел Rand Uranium ради золотых проектов, а не урановых, поэтому компания была отнесена к числу поменявших вид полезного ископаемого.
В обзор не вошли небольшие компании, специализирующиеся на торговле ураном, типа Yellow Cake.
Судьбы юниорных урановых компаний
Поскольку полный обзор положения дел в компаниях, продолжающих вести разведку на урановых проектах, выходит за рамки журнальной статьи, предлагаем краткий обзор нескольких компаний, позволяющий дать представление о ситуации в урановом юниорном сегменте. Примеры были выбраны так, чтобы представить положение дел в компаниях с со средней и минимальной капитализацией, зарегистрированных в разных юрисдикциях, ведущих проекты в разных странах.
Акции компаний котируются на Торонтоской, Нью-Йоркской, Австралийской и других фондовых биржах. Финансовую информацию компании предоставляют в американских, канадских или австралийских долларах. Курс американского доллара к канадскому в последние пять лет варьируется в диапазоне 1,2−1,37 с пиком 1,43 (16 марта 2020 года). Курс американского доллара к австралийскому в тот же период колеблется в пределах от 1,2 до 1,48 с пиком 1,72 (в тот же день). Диапазон дает представление о том, что цифры, выраженные в канадских и австралийских долларах, были бы примерно на 20−40% меньше, будучи выраженными в долларах США.
Акции компаний котируются на Торонтоской, Нью-Йоркской, Австралийской и других фондовых биржах. Финансовую информацию компании предоставляют в американских, канадских или австралийских долларах. Курс американского доллара к канадскому в последние пять лет варьируется в диапазоне 1,2−1,37 с пиком 1,43 (16 марта 2020 года). Курс американского доллара к австралийскому в тот же период колеблется в пределах от 1,2 до 1,48 с пиком 1,72 (в тот же день). Диапазон дает представление о том, что цифры, выраженные в канадских и австралийских долларах, были бы примерно на 20−40% меньше, будучи выраженными в долларах США.
Урановый завод McClean Lake для переработки руды с Cigar Lake в провинции Саскачеван, Канада
Denison Mines
Одна из сильнейших урановых юниорных компаний — Denison Mines. Она базируется в Канаде, развивает проекты в бассейне реки Атабаски. Семь проектов составляют около 90,5% активов компании. Наиболее крупные: Wheeler River, Waterbury и Hook-Carter. Также компания владеет 25,17% в Midwest Project, где контролирующий акционер и оператор — Orano Canada.
Флагманский проект — Wheeler River. Он включает развитие двух месторождений: Phoenix и Gryphon. Вероятные запасы обоих оценены в 109,4 млн фунтов закиси-окиси. Главная особенность Phoenix — применение низкозатратного и экологичного скважинного подземного выщелачивания (СПВ) к месторождению типа «несогласия» с высоким (19,1%) содержанием урана (урановые руды типа «несогласия» — самые богатые, по общемировой классификации). Сильно упрощая, ситуация такова: сейчас СПВ можно применять только к месторождениям песчаникового типа — таким, как в Казахстане, Узбекистане, США (в Вайоминге). В них низкое содержание урана, но извлекать его просто. Для бассейна Атабаски характерны месторождения типа «несогласия». Содержание урана в руде в них на порядки более высокое, но добывать его сложно и дорого из-за необходимости вести подземную добычу, применять заморозку пород и т. д.
Маловероятно все же, что производство урана на Phoenix окажется таким же низкозатратным, как в Казахстане, Узбекистане или даже Вайоминге. На всех этих территориях благодаря засушливому климату нет экономических и экологических проблем с выносом кислоты подземными водами. В высоко обводненном бассейне Атабаски такая проблема есть, решать ее Denison Mines предлагает с помощью «замороженной стены» — капсулирования территории добычи в замороженном грунте, а также горизонтального бурения.
После вынужденной паузы в работах, связанной с пандемией коронавируса, компания возобновила деятельность на Phoenix. Она планирует пробурить пять промышленных скважин в качестве испытательной модели. Исследования должны подтвердить гидрогеологические характеристики рудного тела и дать информацию, на основании которой будет доработан проект добывающих скважин, уточнен объем затрат, будут выявлены возможности для повышения проницаемости. Данные нужны для опытного выщелачивания, запланированного на 2022 год. «Ожидается, что опытное выщелачивание станет ключевым этапом снижения рисков для проекта», — отмечается в релизе компании.
Успехи Denison Mines на Phoenix интересны как для инвестиционного рынка, так и для собственно уранового. Если компания докажет, что в бассейне Атабаски можно найти месторождение и построить рудник, где себестоимость производства окажется сопоставимой или даже ниже, чем на казахстанских рудниках (компания заявляла об операционной себестоимости в $ 3,3 за фунт; для сравнения: в Казахстане — от $ 7 за фунт), последствия могут стать масштабными. Интерес инвесторов к проектам в бассейне Атабаски резко вырастет, компаниям с лицензиями, особенно возле Phoenix или на месторождениях с такими же характеристиками, станет проще привлекать деньги. Для покупателей желтого кека новый производитель — возможность снизить затраты на производство топлива и вынудить к этому других производителей. Впрочем, скепсис относительно успехов Denison Mines вызывает тот факт, что Cameco, имеющая опыт работы и на месторождениях типа «несогласия», и на пригодных для СПВ, была оператором Phoenix до вхождения в него Denison Mines и вышла из проекта за три недели до публикации предварительного технико-экономического обоснования в 2018 году.
В 2020 году Denison Mines обеспечила финансирование в $ 56 млн и еще $ 8,9 млн — на разведочную деятельность. Затраты в 2020 году составили 27,33 млн канадских долларов. Компания оценила свои затраты на 2021 год в 34 млн канадских долларов. Последняя цифра интересна потому, что показывает, какой объем затрат необходим для юниорной компании с одной из самых больших в сегменте капитализацией — $ 762 млн по данным на 1 марта 2021 года.
Еще одна важная деталь: самый крупный акционер компании — корейская KEPCO с долей 8,58%. Это еще не контроль, но уже возможность влиять на стратегию компании через представителя в совете директоров и ввод компании в свою сферу влияния.
Одна из сильнейших урановых юниорных компаний — Denison Mines. Она базируется в Канаде, развивает проекты в бассейне реки Атабаски. Семь проектов составляют около 90,5% активов компании. Наиболее крупные: Wheeler River, Waterbury и Hook-Carter. Также компания владеет 25,17% в Midwest Project, где контролирующий акционер и оператор — Orano Canada.
Флагманский проект — Wheeler River. Он включает развитие двух месторождений: Phoenix и Gryphon. Вероятные запасы обоих оценены в 109,4 млн фунтов закиси-окиси. Главная особенность Phoenix — применение низкозатратного и экологичного скважинного подземного выщелачивания (СПВ) к месторождению типа «несогласия» с высоким (19,1%) содержанием урана (урановые руды типа «несогласия» — самые богатые, по общемировой классификации). Сильно упрощая, ситуация такова: сейчас СПВ можно применять только к месторождениям песчаникового типа — таким, как в Казахстане, Узбекистане, США (в Вайоминге). В них низкое содержание урана, но извлекать его просто. Для бассейна Атабаски характерны месторождения типа «несогласия». Содержание урана в руде в них на порядки более высокое, но добывать его сложно и дорого из-за необходимости вести подземную добычу, применять заморозку пород и т. д.
Маловероятно все же, что производство урана на Phoenix окажется таким же низкозатратным, как в Казахстане, Узбекистане или даже Вайоминге. На всех этих территориях благодаря засушливому климату нет экономических и экологических проблем с выносом кислоты подземными водами. В высоко обводненном бассейне Атабаски такая проблема есть, решать ее Denison Mines предлагает с помощью «замороженной стены» — капсулирования территории добычи в замороженном грунте, а также горизонтального бурения.
После вынужденной паузы в работах, связанной с пандемией коронавируса, компания возобновила деятельность на Phoenix. Она планирует пробурить пять промышленных скважин в качестве испытательной модели. Исследования должны подтвердить гидрогеологические характеристики рудного тела и дать информацию, на основании которой будет доработан проект добывающих скважин, уточнен объем затрат, будут выявлены возможности для повышения проницаемости. Данные нужны для опытного выщелачивания, запланированного на 2022 год. «Ожидается, что опытное выщелачивание станет ключевым этапом снижения рисков для проекта», — отмечается в релизе компании.
Успехи Denison Mines на Phoenix интересны как для инвестиционного рынка, так и для собственно уранового. Если компания докажет, что в бассейне Атабаски можно найти месторождение и построить рудник, где себестоимость производства окажется сопоставимой или даже ниже, чем на казахстанских рудниках (компания заявляла об операционной себестоимости в $ 3,3 за фунт; для сравнения: в Казахстане — от $ 7 за фунт), последствия могут стать масштабными. Интерес инвесторов к проектам в бассейне Атабаски резко вырастет, компаниям с лицензиями, особенно возле Phoenix или на месторождениях с такими же характеристиками, станет проще привлекать деньги. Для покупателей желтого кека новый производитель — возможность снизить затраты на производство топлива и вынудить к этому других производителей. Впрочем, скепсис относительно успехов Denison Mines вызывает тот факт, что Cameco, имеющая опыт работы и на месторождениях типа «несогласия», и на пригодных для СПВ, была оператором Phoenix до вхождения в него Denison Mines и вышла из проекта за три недели до публикации предварительного технико-экономического обоснования в 2018 году.
В 2020 году Denison Mines обеспечила финансирование в $ 56 млн и еще $ 8,9 млн — на разведочную деятельность. Затраты в 2020 году составили 27,33 млн канадских долларов. Компания оценила свои затраты на 2021 год в 34 млн канадских долларов. Последняя цифра интересна потому, что показывает, какой объем затрат необходим для юниорной компании с одной из самых больших в сегменте капитализацией — $ 762 млн по данным на 1 марта 2021 года.
Еще одна важная деталь: самый крупный акционер компании — корейская KEPCO с долей 8,58%. Это еще не контроль, но уже возможность влиять на стратегию компании через представителя в совете директоров и ввод компании в свою сферу влияния.
GoviEx Uranium Inc.
Компания учреждена в Канаде, ведет три проекта в Африке. Флагманский проект — Madaouela в Нигере. Также у компании есть урановый проект Mutanga в Замбии и полиметаллический, Falea, — в Мали. В феврале 2021 года компания выпустила релиз с обновленным пред-ТЭО, суть которого — улучшение экономических параметров Madaouela.
Компания объявила, что операционные затраты были снижены до $ 18,3 за фунт закиси-окиси. Однако эта цифра обставлена большим количеством оговорок: она справедлива только для первых четырех лет работы предприятия (в среднем себестоимость за весь срок — $ 22,2 за фунт), учитывает доходы от продаж попутного молибдена, но не учитывает выплату роялти. Кроме того, для подсчета запасов цена на уран была принята на уровне $ 55 за фунт — примерно вдвое выше, чем текущая спотовая цена — $ 27,98 за фунт. В последний раз спотовая цена поднималась до $ 50 за фунт в 2012 году, контрактная — в феврале 2014 года. По-видимому, оценивать реалистичность расчетов необходимо с учетом этой драматичной разницы.
Примечательно, что разведку в 2020 году компания вела главным образом на золото-полиметаллическом месторождении Falea.
На момент сдачи статьи компания не опубликовала годовой отчет за 2020 год. По данным 2019 года, ее затраты составили $ 6 млн. Капитализация компании, по данным на 1 марта 2021 года, составляла около $ 150 млн. В течение 2020 года компания дважды привлекала деньги в форме частного размещения: в январе она получила 2,3 млн канадских долларов, в августе — 5 млн канадских долларов. В январе 2021 года компания объявила о привлечении 8 млн канадских долларов. Эти цифры — показатель затрат и интенсивности вливаний капитала в небольшую компанию.
GoviEx Uranium контролирует семья известного в горнодобывающей отрасли бизнесмена Роберта Фридланда. Сын Роберта Говинд — председатель совета директоров компании. Сам Р. Фридланд в январе 2021 года нарастил прямое владение компанией, его доля теперь превышает 3%. Впрочем, интереснее другое: в число крупных акционеров компании вошел Эрик Крафт — шведский частный инвестор, ранее занимавшийся морскими грузовыми и пассажирскими перевозками. В 2020 году он стал инвестировать в юниорные горнорудные компании.
Компания учреждена в Канаде, ведет три проекта в Африке. Флагманский проект — Madaouela в Нигере. Также у компании есть урановый проект Mutanga в Замбии и полиметаллический, Falea, — в Мали. В феврале 2021 года компания выпустила релиз с обновленным пред-ТЭО, суть которого — улучшение экономических параметров Madaouela.
Компания объявила, что операционные затраты были снижены до $ 18,3 за фунт закиси-окиси. Однако эта цифра обставлена большим количеством оговорок: она справедлива только для первых четырех лет работы предприятия (в среднем себестоимость за весь срок — $ 22,2 за фунт), учитывает доходы от продаж попутного молибдена, но не учитывает выплату роялти. Кроме того, для подсчета запасов цена на уран была принята на уровне $ 55 за фунт — примерно вдвое выше, чем текущая спотовая цена — $ 27,98 за фунт. В последний раз спотовая цена поднималась до $ 50 за фунт в 2012 году, контрактная — в феврале 2014 года. По-видимому, оценивать реалистичность расчетов необходимо с учетом этой драматичной разницы.
Примечательно, что разведку в 2020 году компания вела главным образом на золото-полиметаллическом месторождении Falea.
На момент сдачи статьи компания не опубликовала годовой отчет за 2020 год. По данным 2019 года, ее затраты составили $ 6 млн. Капитализация компании, по данным на 1 марта 2021 года, составляла около $ 150 млн. В течение 2020 года компания дважды привлекала деньги в форме частного размещения: в январе она получила 2,3 млн канадских долларов, в августе — 5 млн канадских долларов. В январе 2021 года компания объявила о привлечении 8 млн канадских долларов. Эти цифры — показатель затрат и интенсивности вливаний капитала в небольшую компанию.
GoviEx Uranium контролирует семья известного в горнодобывающей отрасли бизнесмена Роберта Фридланда. Сын Роберта Говинд — председатель совета директоров компании. Сам Р. Фридланд в январе 2021 года нарастил прямое владение компанией, его доля теперь превышает 3%. Впрочем, интереснее другое: в число крупных акционеров компании вошел Эрик Крафт — шведский частный инвестор, ранее занимавшийся морскими грузовыми и пассажирскими перевозками. В 2020 году он стал инвестировать в юниорные горнорудные компании.
Anfield Energy Inc.
Это канадская компания с активами в США. Примечательна тем, что в 2015 году приобрела у Uranium One (входит в Росатом) перерабатывающее предприятие Shootaring Canyon, а в 2016 году — 24 урановых проекта и подписала соглашение о переработке промежуточного продукта на мощностях принадлежащего Uranium One предприятия Irigaray.
В 2019 году компания сохраняла оптимизм относительно перспектив уранового рынка. За три предшествовавших года она сформировала портфель проектов. В одну группу входили урановые проекты с традиционным способом добычи, в другую — проекты под СПВ. В письме акционерам, выпущенном в марте 2019 года, директор компании заявил, что глобальные тенденции позитивны для уранового рынка, хотя сложности сохраняются. «Нежелание американских сбытовых предприятий выходить на долгосрочный урановый рынок означает, что в краткосрочной перспективе движения в сторону повышения цен не будет», — говорится в релизе. Впрочем, заканчивается он на мажорной ноте: «Несмотря на то что последние несколько лет были трудными, мы в Anfield верим, что теперь ветер дует нам в спину». В 2019 году компания приобрела урановый проект Upper Maybelle River у Radio Fuels и выполнила предварительную оценку для проекта Charlie Uranium Project в Вайоминге. В 2020 году компания сообщила о привлечении $ 3 млн и заявила о намерении сосредоточиться на проекте Charlie в Вайоминге.
А в декабре 2020 года Anfield объявила о покупке золотого проекта Newsboy. После этого она сообщила о привлечении более $ 2,76 млн и о том, что намерена вложить их прежде всего в этот проект. В 2021 году компания объявила о программах переоценки ресурсов и бурения для Newsboy: «Эта программа также служит стратегии Anfield: выборочному поиску, приобретению и развитию перспективных сырьевых активов в США, в дополнение к урану, чтобы диверсифицировать портфель компании». В марте 2021 года Anfield объявила о том, что она договорилась с инжиниринговой компанией о работах на Newsboy. Крупным акционером компании с долей 16,36% стал инвестфонд MMCAP International Inc. SPC. Затраты Anfield в 2019 году составили около 3,67 млн канадских долларов и были частично компенсированы доходами от обмена валют. В 2020 году компания шесть раз привлекала небольшие суммы денег в форме частных размещений. Самая крупная — $ 589 тыс. По данным на 1 марта 2021 года, рыночная капитализация составила около 19 млн канадских долларов ($ 15 млн).
Это канадская компания с активами в США. Примечательна тем, что в 2015 году приобрела у Uranium One (входит в Росатом) перерабатывающее предприятие Shootaring Canyon, а в 2016 году — 24 урановых проекта и подписала соглашение о переработке промежуточного продукта на мощностях принадлежащего Uranium One предприятия Irigaray.
В 2019 году компания сохраняла оптимизм относительно перспектив уранового рынка. За три предшествовавших года она сформировала портфель проектов. В одну группу входили урановые проекты с традиционным способом добычи, в другую — проекты под СПВ. В письме акционерам, выпущенном в марте 2019 года, директор компании заявил, что глобальные тенденции позитивны для уранового рынка, хотя сложности сохраняются. «Нежелание американских сбытовых предприятий выходить на долгосрочный урановый рынок означает, что в краткосрочной перспективе движения в сторону повышения цен не будет», — говорится в релизе. Впрочем, заканчивается он на мажорной ноте: «Несмотря на то что последние несколько лет были трудными, мы в Anfield верим, что теперь ветер дует нам в спину». В 2019 году компания приобрела урановый проект Upper Maybelle River у Radio Fuels и выполнила предварительную оценку для проекта Charlie Uranium Project в Вайоминге. В 2020 году компания сообщила о привлечении $ 3 млн и заявила о намерении сосредоточиться на проекте Charlie в Вайоминге.
А в декабре 2020 года Anfield объявила о покупке золотого проекта Newsboy. После этого она сообщила о привлечении более $ 2,76 млн и о том, что намерена вложить их прежде всего в этот проект. В 2021 году компания объявила о программах переоценки ресурсов и бурения для Newsboy: «Эта программа также служит стратегии Anfield: выборочному поиску, приобретению и развитию перспективных сырьевых активов в США, в дополнение к урану, чтобы диверсифицировать портфель компании». В марте 2021 года Anfield объявила о том, что она договорилась с инжиниринговой компанией о работах на Newsboy. Крупным акционером компании с долей 16,36% стал инвестфонд MMCAP International Inc. SPC. Затраты Anfield в 2019 году составили около 3,67 млн канадских долларов и были частично компенсированы доходами от обмена валют. В 2020 году компания шесть раз привлекала небольшие суммы денег в форме частных размещений. Самая крупная — $ 589 тыс. По данным на 1 марта 2021 года, рыночная капитализация составила около 19 млн канадских долларов ($ 15 млн).
Alligator Energy Limited
Alligator Energy Limited (Alligator) — австралийская компания с двумя видами активов: в Австралии — урановые, в Италии — медно-никель-кобальтовые. Для итальянских проектов, представляющих собой разведочные площади, компания ищет деньги: партнера и инвестора.
В Австралии Alligator в прошлом году купила у Samphire Uranium проект Samphire. Сделка интересна деталями: во‑первых, после нее продавец делистинговался, сейчас проходит через процедуру ликвидации, а акции, которыми была оплачена покупка, были сразу же распределены между акционерами Samphire Uranium. Таким образом они стали акционерами Alligator. Во-вторых, Samphire — это проект, где на двух объектах были подсчитаны только прогнозные ресурсы, причем давно: для одного объекта — в 2013 году, для другого — в 2011 году.
Кроме того, Alligator в два этапа — в 2014 и 2018 годах — купила у австралийской «дочки» Cameco проект Beatrice. Cameco, впрочем, оставила за собой право на обратный выкуп в течение 15 лет.
В годовом отчете за 2019−2020 годы (финансовый год закончился 30 июня 2020 года — распространенная практика у горнорудных компаний Австралии) компания признала, что вела минимальную деятельность на своих объектах. Главным образом, она занималась получением разрешений. Отсутствие разведочной активности объясняется, в числе прочего, запретами и ограничениями, обусловленными распространением коронавируса. Затраты компании в 2020 году снизились и составили почти $ 985,6 тыс.; они были незначительно скомпенсированы доходами от курсовой разницы. Финансовое положение Alligator, по-видимому, непростое: она сократила зарплаты членам совета директоров и сотрудникам с октября 2020 года. Положение усугубляется высокими судебными издержками по сделкам. Впрочем, уже в декабре 2020 года компания привлекла $ 1,59 млн, которые будут использованы на геологоразведку Samphire. Капитализация компании 1 марта 2021 года составляла около 23,6 млн австралийских долларов (около $ 18,4 млн).
Alligator Energy Limited (Alligator) — австралийская компания с двумя видами активов: в Австралии — урановые, в Италии — медно-никель-кобальтовые. Для итальянских проектов, представляющих собой разведочные площади, компания ищет деньги: партнера и инвестора.
В Австралии Alligator в прошлом году купила у Samphire Uranium проект Samphire. Сделка интересна деталями: во‑первых, после нее продавец делистинговался, сейчас проходит через процедуру ликвидации, а акции, которыми была оплачена покупка, были сразу же распределены между акционерами Samphire Uranium. Таким образом они стали акционерами Alligator. Во-вторых, Samphire — это проект, где на двух объектах были подсчитаны только прогнозные ресурсы, причем давно: для одного объекта — в 2013 году, для другого — в 2011 году.
Кроме того, Alligator в два этапа — в 2014 и 2018 годах — купила у австралийской «дочки» Cameco проект Beatrice. Cameco, впрочем, оставила за собой право на обратный выкуп в течение 15 лет.
В годовом отчете за 2019−2020 годы (финансовый год закончился 30 июня 2020 года — распространенная практика у горнорудных компаний Австралии) компания признала, что вела минимальную деятельность на своих объектах. Главным образом, она занималась получением разрешений. Отсутствие разведочной активности объясняется, в числе прочего, запретами и ограничениями, обусловленными распространением коронавируса. Затраты компании в 2020 году снизились и составили почти $ 985,6 тыс.; они были незначительно скомпенсированы доходами от курсовой разницы. Финансовое положение Alligator, по-видимому, непростое: она сократила зарплаты членам совета директоров и сотрудникам с октября 2020 года. Положение усугубляется высокими судебными издержками по сделкам. Впрочем, уже в декабре 2020 года компания привлекла $ 1,59 млн, которые будут использованы на геологоразведку Samphire. Капитализация компании 1 марта 2021 года составляла около 23,6 млн австралийских долларов (около $ 18,4 млн).
Laramide Resources Ltd
Эта канадская компания интересна тем, что в октябре 2020 года купила у Rio Tinto Exploration проект Merphy, расположенный в австралийском штате Северные территории, и оплатила его своими акциями. Сам факт сделки мог бы свидетельствовать о том, что Rio Tinto, одна из крупнейших горнодобывающих компаний в мире, потеряла интерес к урану. Однако оплата акциями показывает, что Rio Tinto лишь обменяла контроль над проектом на влияние на компанию, которая может оказаться успешной в развитии других урановых проектов.
Merphy — малоизученный проект. Laramide Resources (Laramide) сообщила, что с 1970-х годов геологические исследования на этой территории не проводились.
Флагманские проекты компании — потенциально пригодные для СПВ Churchrock и Crownpoint в США. Там же Laramide владеет проектом для подземной отработки La Jara Mesa и La Sal в штате Юта. Для последнего лицензия пока не выдана. Также компания владеет проектом Westmoreland в Австралии.
В 2019 году затраты Laramide составили 3,62 млн канадских долларов и были скомпенсированы курсовыми разницами и доходами от финансовых инструментов. За девять месяцев 2020 года затраты составили около 1,5 млн канадских долларов и были частично компенсированы доходами от курсовых разниц. Правда, в обоих отчетах о затратах нет, как у других компаний, строки «разведка» (в нее компании обычно включают затраты на геологоразведочные работы). Исходя из этого можно предположить, что компания в течение двух лет геологоразведку не вела. По данным на 1 марта 2021 года, рыночная капитализация компании составила около 65 млн канадских долларов ($ 51,6 млн).
Эта канадская компания интересна тем, что в октябре 2020 года купила у Rio Tinto Exploration проект Merphy, расположенный в австралийском штате Северные территории, и оплатила его своими акциями. Сам факт сделки мог бы свидетельствовать о том, что Rio Tinto, одна из крупнейших горнодобывающих компаний в мире, потеряла интерес к урану. Однако оплата акциями показывает, что Rio Tinto лишь обменяла контроль над проектом на влияние на компанию, которая может оказаться успешной в развитии других урановых проектов.
Merphy — малоизученный проект. Laramide Resources (Laramide) сообщила, что с 1970-х годов геологические исследования на этой территории не проводились.
Флагманские проекты компании — потенциально пригодные для СПВ Churchrock и Crownpoint в США. Там же Laramide владеет проектом для подземной отработки La Jara Mesa и La Sal в штате Юта. Для последнего лицензия пока не выдана. Также компания владеет проектом Westmoreland в Австралии.
В 2019 году затраты Laramide составили 3,62 млн канадских долларов и были скомпенсированы курсовыми разницами и доходами от финансовых инструментов. За девять месяцев 2020 года затраты составили около 1,5 млн канадских долларов и были частично компенсированы доходами от курсовых разниц. Правда, в обоих отчетах о затратах нет, как у других компаний, строки «разведка» (в нее компании обычно включают затраты на геологоразведочные работы). Исходя из этого можно предположить, что компания в течение двух лет геологоразведку не вела. По данным на 1 марта 2021 года, рыночная капитализация компании составила около 65 млн канадских долларов ($ 51,6 млн).
Vimy Resources
Это австралийская компания с проектами в Австралии же. Интересна тем, что ее флагманский проект Mulga уже дошел до стадии ТЭО. На Mulga подсчитаны запасы: 22,7 млн тонн руды, содержащие 42,3 млн фунтов 308U (около 16,27 тыс. тонн урана) со средним содержанием 845 ppm. Компания также обновила согласование от экологического регулятора. Всё это ставит проект в авангард следующей волны урановых проектов, считают в компании.
Второй проект, Alligator River, интересен тем, что Vimy Resources купила его в 2018 году за 6,5 млн австралийских долларов у австралийской «дочки» Cameco, а потом, в марте 2021 года, докупила за свои акции у Rio Tinto Exploration 20,89% в СП Wellington Range and King River. СП — часть проекта Alligator River. Доля Cameco в СП входила в сделку в 2018 году. Теперь Vimy Resources — единственный его владелец.
У компании также есть малоразведанный золото-полиметаллический проект Great Victoria Desert. В течение 2020 финансового года компания проводила на нем геофизические и геохимические работы.
Vimy Resources, как и многие другие компании, в 2020 году испытала финансовые затруднения и приняла «план заработной платы», в соответствии с которым члены совета директоров и персонал по своему усмотрению принимали акции компании вместо денег.
По данным отчета за финансовый год, закончившийся 30 июня 2020 года, компания сократила затраты на геологоразведку с $ 3,47 млн до $ 2,71 млн работы шли только на Alligator River. Затраты компании в 2020 финансовом году составили $ 7 млн и были частично скомпенсированы прочими доходами. В 2019 году компания трижды сделала частные размещения, подняв $ 1,84 млн, $ 3,9 млн и $ 0,97 млн. В июне 2020 года Vimy Resources разместила акции на 5,5 млн австралийских долларов. Капитализация компании на 1 марта 2021 года — около 67,2 млн австралийских долларов ($ 52,3 млн).
Это австралийская компания с проектами в Австралии же. Интересна тем, что ее флагманский проект Mulga уже дошел до стадии ТЭО. На Mulga подсчитаны запасы: 22,7 млн тонн руды, содержащие 42,3 млн фунтов 308U (около 16,27 тыс. тонн урана) со средним содержанием 845 ppm. Компания также обновила согласование от экологического регулятора. Всё это ставит проект в авангард следующей волны урановых проектов, считают в компании.
Второй проект, Alligator River, интересен тем, что Vimy Resources купила его в 2018 году за 6,5 млн австралийских долларов у австралийской «дочки» Cameco, а потом, в марте 2021 года, докупила за свои акции у Rio Tinto Exploration 20,89% в СП Wellington Range and King River. СП — часть проекта Alligator River. Доля Cameco в СП входила в сделку в 2018 году. Теперь Vimy Resources — единственный его владелец.
У компании также есть малоразведанный золото-полиметаллический проект Great Victoria Desert. В течение 2020 финансового года компания проводила на нем геофизические и геохимические работы.
Vimy Resources, как и многие другие компании, в 2020 году испытала финансовые затруднения и приняла «план заработной платы», в соответствии с которым члены совета директоров и персонал по своему усмотрению принимали акции компании вместо денег.
По данным отчета за финансовый год, закончившийся 30 июня 2020 года, компания сократила затраты на геологоразведку с $ 3,47 млн до $ 2,71 млн работы шли только на Alligator River. Затраты компании в 2020 финансовом году составили $ 7 млн и были частично скомпенсированы прочими доходами. В 2019 году компания трижды сделала частные размещения, подняв $ 1,84 млн, $ 3,9 млн и $ 0,97 млн. В июне 2020 года Vimy Resources разместила акции на 5,5 млн австралийских долларов. Капитализация компании на 1 марта 2021 года — около 67,2 млн австралийских долларов ($ 52,3 млн).
Рудник Langer Heinrich в регионе Эронго, Намибия
Baselode Energy Corp.
Урановые компании не только исчезают с рынка, но и точечно появляются. Сначала Baselode Energy Corp (Baselode) называлась Rider Investment Capital Corp (Rider). Она вышла на IPO в качестве «компании объединенного капитала» (capital pool company). Особенность таких компаний в том, что они выходят на биржу, не имея коммерческих операций. По правилам Торонтоской венчурной фондовой биржи, в течение двух лет компания должна найти себе бизнес-идею и проект. В июне 2020 года Rider купила медно-серебряный проект Mann Mine Property у QC Copper and Gold Inc., заплатив за него своими акциями, и переименовалась в Baselode. 10 июня 2020 года компания наняла на должность гендиректора Джеймса Сайкса, «знаменитого уранового геолога, который участвовал в открытии нескольких объектов в бассейне Атабаски». «Мистер Сайкс открыл месторождение Arrow, которым владеет NexGen Energy», — объяснила свой выбор компания. На следующий день Baselode купила урановый проект Shadow, а месяц спустя — проект Hook, оба — в бассейне Атабаски.
На Shadow компания в августе провела геофизические исследования, в декабре — гравиметрические. На I квартал запланировано первое алмазное бурение объемом 5 тыс. погонных метров. Правда, разрешение на него министерство окружающей среды Саскачевана еще не выдало. Для Hook компания анализирует исторические данные. 8 марта 2021 года Baselode приобрела еще один урановый проект — Catharsis. В отличие от других принадлежащих компании активов, этот находится за пределами бассейна Атабаски. Данные 1970-х годов включают единичные образцы, содержащие уран, но в компании признают, что исследования на этой территории практически не проводились.
На свое существование и геологоразведку компания за девять месяцев 2020 года потратила почти $ 2 млн. Данные 2019 года нерелевантны для сравнения из-за изменения бизнес-профиля компании. В октябре 2020 года Baselode завершила частное размещение объемом $ 3 млн, в декабре — еще на $ 3,5 млн. Деньги Baselode намерена потратить на геологоразведку на урановых активах. По информации компании, QC Copper осталась крупнейшим акционером с долей 44%. Рыночная капитализация компании на 1 марта 2021 года — около 30,5 млн канадских долларов ($ 24,2 млн).
Урановые компании не только исчезают с рынка, но и точечно появляются. Сначала Baselode Energy Corp (Baselode) называлась Rider Investment Capital Corp (Rider). Она вышла на IPO в качестве «компании объединенного капитала» (capital pool company). Особенность таких компаний в том, что они выходят на биржу, не имея коммерческих операций. По правилам Торонтоской венчурной фондовой биржи, в течение двух лет компания должна найти себе бизнес-идею и проект. В июне 2020 года Rider купила медно-серебряный проект Mann Mine Property у QC Copper and Gold Inc., заплатив за него своими акциями, и переименовалась в Baselode. 10 июня 2020 года компания наняла на должность гендиректора Джеймса Сайкса, «знаменитого уранового геолога, который участвовал в открытии нескольких объектов в бассейне Атабаски». «Мистер Сайкс открыл месторождение Arrow, которым владеет NexGen Energy», — объяснила свой выбор компания. На следующий день Baselode купила урановый проект Shadow, а месяц спустя — проект Hook, оба — в бассейне Атабаски.
На Shadow компания в августе провела геофизические исследования, в декабре — гравиметрические. На I квартал запланировано первое алмазное бурение объемом 5 тыс. погонных метров. Правда, разрешение на него министерство окружающей среды Саскачевана еще не выдало. Для Hook компания анализирует исторические данные. 8 марта 2021 года Baselode приобрела еще один урановый проект — Catharsis. В отличие от других принадлежащих компании активов, этот находится за пределами бассейна Атабаски. Данные 1970-х годов включают единичные образцы, содержащие уран, но в компании признают, что исследования на этой территории практически не проводились.
На свое существование и геологоразведку компания за девять месяцев 2020 года потратила почти $ 2 млн. Данные 2019 года нерелевантны для сравнения из-за изменения бизнес-профиля компании. В октябре 2020 года Baselode завершила частное размещение объемом $ 3 млн, в декабре — еще на $ 3,5 млн. Деньги Baselode намерена потратить на геологоразведку на урановых активах. По информации компании, QC Copper осталась крупнейшим акционером с долей 44%. Рыночная капитализация компании на 1 марта 2021 года — около 30,5 млн канадских долларов ($ 24,2 млн).
Выживет ли юниор
Несмотря на 10-летний кризис в уранодобывающей отрасли, который начался после аварии на «Фукусиме‑1», продолжился в 2012 и 2015 годах обвалом цен на все металлы, затем увяз в плоском движении мировой экономики, а в 2020 году обострился коронавирусом, все еще есть люди и организации, верящие в будущее урановых разведочных компаний. Инвесторы из года в год продолжают закидывать деньги в топку таких компаний.
В среднем по рынку годовые затраты на поддержание бизнеса и геологоразведку одной урановой юниорной компании составляют около $ 7 млн. На все «живые» компании — около $ 225 млн в год. Для сравнения: сделка 2007 года по покупке юниорной компании UraMin французской Areva обошлась в $ 2,5 млрд. Для мирового финансового рынка неполные четверть миллиарда — это мизерные деньги, так что можно предположить, что эта струйка не иссякнет, и урановые юниоры не вымрут окончательно.
История показала, что для появления урановой компании необходимо совсем немного денег и один человек — выдающийся геолог и хороший администратор в одном лице. Потребуется еще несколько лет, чтобы выяснить, станет ли пример Baselode другим наукой.
Крупные компании продолжают продавать свои разведочные проекты. Иногда выходят из них, иногда сохраняют в сфере своего влияния, но перестают брать на себя операционные и административные риски прямого владения. Если считать, что рост проектов обеспечивается движением от маленьких компаний к большим, то продажи больших компаний свидетельствуют о продолжении кризиса в уранодобывающей отрасли.
Но есть также примеры вхождений и увеличения долей крупных компаний в более мелких. KEPCO нарастила долю в Denison Mines. Более ранние примеры: в 2016 году китайская CGN приобрела 19,9% Fisson Uranium; CNNC в 2014 году стала совладельцем крупного проекта Langer Heinrich. Что это может значить? На это вопрос мы попытаемся ответить ниже.
Урановые компании продолжают диверсифицироваться в другие металлы. Чаще это золото, полиметаллы и так называемые «энергетические металлы», необходимые для нужд чистой электроэнергетики: литий, кобальт, иногда — никель и медь. Такая диверсификация — подстраховка на случай, если урановый рынок станет совсем бесперспективным.
Неформальное, но порожденное реальной (и довольно грустной) статистикой правило горнорудного рынка гласит: «Лишь один из тысячи геологоразведочных проектов станет рудником». Сегодня проектов у действующих юниорных урановых компаний явно недостаточно, чтобы появился хотя бы один рудник.
Несмотря на 10-летний кризис в уранодобывающей отрасли, который начался после аварии на «Фукусиме‑1», продолжился в 2012 и 2015 годах обвалом цен на все металлы, затем увяз в плоском движении мировой экономики, а в 2020 году обострился коронавирусом, все еще есть люди и организации, верящие в будущее урановых разведочных компаний. Инвесторы из года в год продолжают закидывать деньги в топку таких компаний.
В среднем по рынку годовые затраты на поддержание бизнеса и геологоразведку одной урановой юниорной компании составляют около $ 7 млн. На все «живые» компании — около $ 225 млн в год. Для сравнения: сделка 2007 года по покупке юниорной компании UraMin французской Areva обошлась в $ 2,5 млрд. Для мирового финансового рынка неполные четверть миллиарда — это мизерные деньги, так что можно предположить, что эта струйка не иссякнет, и урановые юниоры не вымрут окончательно.
История показала, что для появления урановой компании необходимо совсем немного денег и один человек — выдающийся геолог и хороший администратор в одном лице. Потребуется еще несколько лет, чтобы выяснить, станет ли пример Baselode другим наукой.
Крупные компании продолжают продавать свои разведочные проекты. Иногда выходят из них, иногда сохраняют в сфере своего влияния, но перестают брать на себя операционные и административные риски прямого владения. Если считать, что рост проектов обеспечивается движением от маленьких компаний к большим, то продажи больших компаний свидетельствуют о продолжении кризиса в уранодобывающей отрасли.
Но есть также примеры вхождений и увеличения долей крупных компаний в более мелких. KEPCO нарастила долю в Denison Mines. Более ранние примеры: в 2016 году китайская CGN приобрела 19,9% Fisson Uranium; CNNC в 2014 году стала совладельцем крупного проекта Langer Heinrich. Что это может значить? На это вопрос мы попытаемся ответить ниже.
Урановые компании продолжают диверсифицироваться в другие металлы. Чаще это золото, полиметаллы и так называемые «энергетические металлы», необходимые для нужд чистой электроэнергетики: литий, кобальт, иногда — никель и медь. Такая диверсификация — подстраховка на случай, если урановый рынок станет совсем бесперспективным.
Неформальное, но порожденное реальной (и довольно грустной) статистикой правило горнорудного рынка гласит: «Лишь один из тысячи геологоразведочных проектов станет рудником». Сегодня проектов у действующих юниорных урановых компаний явно недостаточно, чтобы появился хотя бы один рудник.
Неопределенное будущее время
Будущее урановых юниорных компаний омрачается большим количеством законсервированных рудников в Канаде. В стране, которая в 2000-х годах была крупнейшим производителем урана, сейчас не действует ни один рудник. Кроме того, уже несколько лет снижено производство в Казахстане. И конкурировать за быстрый старт с действующими, но приостановленными проектами крайне сложно. Последние уже получили все необходимые разрешения, рудники уже построены и оснащены необходимой инфраструктурой, так что при первых признаках оживления на рынке они будут распечатаны и нарастят производство. Феномен отложенного предложения.
Более того, крупные компании сами владеют проектами для дальнейшей геологоразведки. Юниорам придется конкурировать еще и с ними. Поскольку крупные компании на свои геологоразведочные проекты уже потратились, информации по ним больше, и она достовернее, конкуренция будет тяжелой.
Редкий, но возможный вариант развития юниорной компании — самой стать производителем металла, начать генерировать выручку и за счет нее обеспечивать дальнейший рост. Пример, единственный за 25-летнюю историю существования юниорного уранового рынка, — Paladin Energy. Правда, нынешний кризис компания проходит с трудом, и бизнес ее находится в состоянии, близком к анабиозу.
Самые высокие шансы на развитие проектов до рудника — у тех компаний, которые уже попали в сферу влияния крупных игроков, например, Fission Uranium и Denison Mines, поэтому их развитие нельзя назвать ростом изнутри. Впрочем, это обычный бизнес-процесс, и развитие проектов таких компаний — признак жизни на рынке.
Пандемия коронавируса показала, что угроза прекращения поставок из крупнейших производственных центров — Казахстана и Канады — может лишь ненадолго подстегнуть цены. Второй остановки Cigar Lake в декабре 2020 года рынок почти не заметил. Спотовая цена так и не перешагнула планку в $ 34 за фунт и с мая продолжает снижаться. Будет ли рост? И глава «Техснабэкспорта» Сергей Полгородник, и исполнительный директор Cameco Тим Гитцель утверждают, что цены будут расти. Но оба упоминают лишь «долгосрочную перспективу».
Начиная с 1990-х годов производство меньше потребления. В «Красной книге» отмечается, что, по данным на 1 января 2019 года, потребности АЭС были удовлетворены ураном из рудников на 90%. В 2017-м — на 95%. Но в середине 1990-х доля неудовлетворенного спроса могла превышать 40%. Однако на рынке коммерческих поставок урана последние лет восемь говорят о перепроизводстве, которое якобы влияет на цену урана. Налицо парадокс, объяснить который не могут даже участники рынка. По-видимому, надо сравнивать данные не только по производству, но и по поставкам на таможнях. Однако собрать эти сведения по всему миру и поручиться за их достоверность не могут даже эксперты «Красной книги», которые часто отмечают, что те или иные цифры — это их оценки, а некоторых данных нет вовсе. Например, в «Красной книге» отмечается, что «в США 1 января 2019 года общие коммерческие запасы (генерирующих и сбытовых компаний) составляли 50,2 тыс. тонн урана — на 8% меньше, чем в 2017 году (54, 488 тыс. тонн) (EIA, 2019)… В Европейском Союзе запасы урана на балансе сбытовых компаний в конце 2019 года составили 42,912 тыс. тонн урана — достаточно, чтобы обеспечить станции топливом на три года. Это на 5% ниже, чем в конце 2018 года, и на 17% меньше, чем в 2015 году». Но точных оценок количества урана в различных формах на складах по всему миру нет. Если совсем просто: сами участники уранового рынка не могут достоверно сказать, сколько физического урана в настоящее время находится на этом рынке.
Будущее урановых юниорных компаний омрачается большим количеством законсервированных рудников в Канаде. В стране, которая в 2000-х годах была крупнейшим производителем урана, сейчас не действует ни один рудник. Кроме того, уже несколько лет снижено производство в Казахстане. И конкурировать за быстрый старт с действующими, но приостановленными проектами крайне сложно. Последние уже получили все необходимые разрешения, рудники уже построены и оснащены необходимой инфраструктурой, так что при первых признаках оживления на рынке они будут распечатаны и нарастят производство. Феномен отложенного предложения.
Более того, крупные компании сами владеют проектами для дальнейшей геологоразведки. Юниорам придется конкурировать еще и с ними. Поскольку крупные компании на свои геологоразведочные проекты уже потратились, информации по ним больше, и она достовернее, конкуренция будет тяжелой.
Редкий, но возможный вариант развития юниорной компании — самой стать производителем металла, начать генерировать выручку и за счет нее обеспечивать дальнейший рост. Пример, единственный за 25-летнюю историю существования юниорного уранового рынка, — Paladin Energy. Правда, нынешний кризис компания проходит с трудом, и бизнес ее находится в состоянии, близком к анабиозу.
Самые высокие шансы на развитие проектов до рудника — у тех компаний, которые уже попали в сферу влияния крупных игроков, например, Fission Uranium и Denison Mines, поэтому их развитие нельзя назвать ростом изнутри. Впрочем, это обычный бизнес-процесс, и развитие проектов таких компаний — признак жизни на рынке.
Пандемия коронавируса показала, что угроза прекращения поставок из крупнейших производственных центров — Казахстана и Канады — может лишь ненадолго подстегнуть цены. Второй остановки Cigar Lake в декабре 2020 года рынок почти не заметил. Спотовая цена так и не перешагнула планку в $ 34 за фунт и с мая продолжает снижаться. Будет ли рост? И глава «Техснабэкспорта» Сергей Полгородник, и исполнительный директор Cameco Тим Гитцель утверждают, что цены будут расти. Но оба упоминают лишь «долгосрочную перспективу».
Начиная с 1990-х годов производство меньше потребления. В «Красной книге» отмечается, что, по данным на 1 января 2019 года, потребности АЭС были удовлетворены ураном из рудников на 90%. В 2017-м — на 95%. Но в середине 1990-х доля неудовлетворенного спроса могла превышать 40%. Однако на рынке коммерческих поставок урана последние лет восемь говорят о перепроизводстве, которое якобы влияет на цену урана. Налицо парадокс, объяснить который не могут даже участники рынка. По-видимому, надо сравнивать данные не только по производству, но и по поставкам на таможнях. Однако собрать эти сведения по всему миру и поручиться за их достоверность не могут даже эксперты «Красной книги», которые часто отмечают, что те или иные цифры — это их оценки, а некоторых данных нет вовсе. Например, в «Красной книге» отмечается, что «в США 1 января 2019 года общие коммерческие запасы (генерирующих и сбытовых компаний) составляли 50,2 тыс. тонн урана — на 8% меньше, чем в 2017 году (54, 488 тыс. тонн) (EIA, 2019)… В Европейском Союзе запасы урана на балансе сбытовых компаний в конце 2019 года составили 42,912 тыс. тонн урана — достаточно, чтобы обеспечить станции топливом на три года. Это на 5% ниже, чем в конце 2018 года, и на 17% меньше, чем в 2015 году». Но точных оценок количества урана в различных формах на складах по всему миру нет. Если совсем просто: сами участники уранового рынка не могут достоверно сказать, сколько физического урана в настоящее время находится на этом рынке.
Даже ведущие мировые организации не могут внятно ответить, каким будет доминирующий мировой тренд в развитии атомной энергетики. По данным МАГАТЭ на 1 января 2019 года, в мире работали 450 АЭС чистой электрической мощностью 396 ГВт. Для обеспечения их топливом необходимо около 59, 2 тыс. тонн урана в год. К 2040 году установленная мощность реакторов может либо сократиться до 354 ГВт (низкий сценарий), либо вырасти до примерно 626 ГВт (высокий сценарий). Соответственно, потребность реакторов в уране к тому же году либо сократится до 56, 64 тыс. тонн, либо вырастет до 100, 225 тыс. тонн. «Прогнозировать как краткосрочные, так и долгосрочные потребности в уране стало гораздо сложнее после аварии на АЭС „Фукусима‑1“ и перехода к либерализации рынков электроэнергии», — сетуют авторы «Красной книги».
На потребность в уране будут влиять также коэффициент использования установленной мощности и развитие технологий, повышающих выгорание, удлиняющих топливный цикл, снижающих содержание урана в хвостах обогащения.
Наконец, на будущую потребность в уране будет влиять замыкание ядерного топливного цикла. Напомним, в 2020 году в реактор БН‑800 Белоярской АЭС была загружена первая партия серийного уран-плутониевого МОХ‑топлива. Завершение перехода на полную загрузку МОХ‑топливом запланировано на 2022 год. Переход на двухкомпонентную энергетику позволит многократно использовать добытый материал — и приведет к сокращению потребности в природном уране. Впрочем, выпадающие объемы начнут влиять на рынок, самое ближайшее, во второй половине XXI века.
По оценкам экспертов «Красной книги», «существующей ресурсной базы более чем достаточно для того, чтобы удовлетворить и низкий, и высокий спрос до 2040 года, но его удовлетворение будет зависеть от своевременных инвестиций, направленных на включение ресурсов в процесс производства. При этом удовлетворение высокого спроса до 2040 года потребует примерно 87% от извлекаемых ресурсов, выявленных к 2019 году, с себестоимостью ниже $ 80 за килограмм урана (или $ 30 за фунт закиси-окиси)».
Однако важно понимать, что в категорию «выявленные ресурсы» входят не только «разумно извлекаемые» (RAR), но и «предполагаемые» ресурсы, достоверность которых еще надо подтвердить. Если же разделить RAR на годовую потребность реакторов, то станет видно, что при низком спросе урана хватит примерно на 22 года, а при высоком — на 12 лет. Прочие источники могут добавить не более одного-двух лет.
Если же предположить, что истина где-то посередине, то в целом у отрасли есть лет 15−17 до исчерпания существующих запасов — но только если допустить, что их вообще не будут пополнять.
Однако их пополняют. Разведка, пусть и возле существующих рудников, продолжается, вновь учтенные ресурсы заменяют отработанные, так что общий объем, по данным «Красной книги», изменился незначительно. В этой ситуации ответ на вопрос, когда же пригодятся ресурсы, разведываемые в настоящее время юниорными компаниями, окажется во Future Indefinite Tense — будущем неопределенном времени.
Тревожным (а в случае юниорных компаний — оптимистичным) сигналом для рынка может стать разве что отчетливая, то есть проявившаяся в течение четырех лет, тенденция к сокращению разведанных запасов.
У депрессивной ситуации на рынке юниорных урановых компаний есть еще одно измерение. Главный товар этого рынка — геологическая информация. Суть юниорного бизнеса — найти месторождение — новый и пригодный к эксплуатации объект. А найти — значит исследовать, максимально нарастив объем геологической информации об объекте. И когда компании перепрофилируются или закрываются, а профессиональные геологи уходят из отрасли, эта информация постепенно теряется. Публичные отчеты неполны, так как в них содержатся только обязательные сведения. А геологические концепции и вся полнота знаний о проведенных исследованиях остаются в частных или даже личных архивах. Из-за долгой невостребованности полной геологической информации нити, ведущие к ней, теряются. А с ней — и потраченное на разведку время. Все приходится начинать сначала.
Материал подготовлен с использованием цифр и информации по состоянию на 5 марта 2021 года.
На потребность в уране будут влиять также коэффициент использования установленной мощности и развитие технологий, повышающих выгорание, удлиняющих топливный цикл, снижающих содержание урана в хвостах обогащения.
Наконец, на будущую потребность в уране будет влиять замыкание ядерного топливного цикла. Напомним, в 2020 году в реактор БН‑800 Белоярской АЭС была загружена первая партия серийного уран-плутониевого МОХ‑топлива. Завершение перехода на полную загрузку МОХ‑топливом запланировано на 2022 год. Переход на двухкомпонентную энергетику позволит многократно использовать добытый материал — и приведет к сокращению потребности в природном уране. Впрочем, выпадающие объемы начнут влиять на рынок, самое ближайшее, во второй половине XXI века.
По оценкам экспертов «Красной книги», «существующей ресурсной базы более чем достаточно для того, чтобы удовлетворить и низкий, и высокий спрос до 2040 года, но его удовлетворение будет зависеть от своевременных инвестиций, направленных на включение ресурсов в процесс производства. При этом удовлетворение высокого спроса до 2040 года потребует примерно 87% от извлекаемых ресурсов, выявленных к 2019 году, с себестоимостью ниже $ 80 за килограмм урана (или $ 30 за фунт закиси-окиси)».
Однако важно понимать, что в категорию «выявленные ресурсы» входят не только «разумно извлекаемые» (RAR), но и «предполагаемые» ресурсы, достоверность которых еще надо подтвердить. Если же разделить RAR на годовую потребность реакторов, то станет видно, что при низком спросе урана хватит примерно на 22 года, а при высоком — на 12 лет. Прочие источники могут добавить не более одного-двух лет.
Если же предположить, что истина где-то посередине, то в целом у отрасли есть лет 15−17 до исчерпания существующих запасов — но только если допустить, что их вообще не будут пополнять.
Однако их пополняют. Разведка, пусть и возле существующих рудников, продолжается, вновь учтенные ресурсы заменяют отработанные, так что общий объем, по данным «Красной книги», изменился незначительно. В этой ситуации ответ на вопрос, когда же пригодятся ресурсы, разведываемые в настоящее время юниорными компаниями, окажется во Future Indefinite Tense — будущем неопределенном времени.
Тревожным (а в случае юниорных компаний — оптимистичным) сигналом для рынка может стать разве что отчетливая, то есть проявившаяся в течение четырех лет, тенденция к сокращению разведанных запасов.
У депрессивной ситуации на рынке юниорных урановых компаний есть еще одно измерение. Главный товар этого рынка — геологическая информация. Суть юниорного бизнеса — найти месторождение — новый и пригодный к эксплуатации объект. А найти — значит исследовать, максимально нарастив объем геологической информации об объекте. И когда компании перепрофилируются или закрываются, а профессиональные геологи уходят из отрасли, эта информация постепенно теряется. Публичные отчеты неполны, так как в них содержатся только обязательные сведения. А геологические концепции и вся полнота знаний о проведенных исследованиях остаются в частных или даже личных архивах. Из-за долгой невостребованности полной геологической информации нити, ведущие к ней, теряются. А с ней — и потраченное на разведку время. Все приходится начинать сначала.
Материал подготовлен с использованием цифр и информации по состоянию на 5 марта 2021 года.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ #1–2_2021