Еще раз о чернобыльском следе

ВЗГЛЯД / #2–3_2019
Автор: Ирина Сухарева
Фото: ТАСС

Доктор физико-математических наук, советник директора НИЦ «Курчатовский институт» Андрей Гагаринский рассуждает о том, как чернобыльская авария повлияла на развитие мировой атомной энергетики, и доказывает, что уроки Чернобыля оказались полезными для всего человечества.

Специалисты практически договорились о причинах чернобыльской аварии, особенно когда время нивелировало фактор «чистоты мундира» отдельных участников и организаций. Как почти всегда бывает при больших авариях, все свелось к наложению человеческого фактора на недостатки техники, каковые по сути своей — тот же фактор в виде «отложенного штрафа»: результат ошибок или недостатка знаний у людей, когда-то спроектировавших эту технику.

Уместно вспомнить об одном обстоятельстве, часто остающемся в стороне при постчернобыльских обсуждениях. Реактор РБМК — это первый советский опыт запуска в серийное производство мощного реактора без предварительного физического моделирования и постройки реактора-прототипа малой мощности. Первый блок РБМК‑1000 вошел в строй в 1973 году, к 1978 году их было уже шесть. Вспомним, что физический стенд РБМК появился в Курчатовском институте только в 1982 году. Столь быстрое внедрение отозвалось проектными ошибками, последовал ряд довольно серьезных инцидентов в 1970-х и, наконец, 1986 год. Надежды на опыт эксплуатации промышленных уран-графитовых реакторов оказались несостоятельными. У РБМК все-таки другая физика — именно она и обусловила катастрофический разгон.

Казалось бы, об этом уже можно было бы не вспоминать, если бы не наша любовь «наступать на грабли». Перескакивание через ступеньки, конечно, обусловлено благими намерениями, которыми вымощена хорошо известная человечеству дорога.

Общность причин при практически бесконечном многообразии деталей (способность людей совершать трагические ошибки неистощима) ярко продемонстрировала следующая авария — на «Фукусиме‑1». Пережившая даже больший удар стихии, чем расположенная недалеко от нее «Фукусима‑1», АЭС «Онагава», с близким дизайном и, естественно, тем же уровнем квалификации персонала, осталась стоять, став памятником умению атомщиков противостоять страшным природным катаклизмам. Отличает ее от «Фукусимы‑1» «только» расположение оборудования аварийного энергоснабжения.

Чернобыль (а потом Фукусима) подтвердил грустную истину: тяжелые аварии можно было предотвратить достаточно простыми техническими решениями, если бы только знать, «где подстелить соломки». Не такие уж затратные «первоочередные меры», реализованные на всех АЭС с реакторами РБМК после чернобыльской аварии, практически за год физически устранили возможность повторения чернобыльского сценария.
Биография эксперта
Андрей Юрьевич Гагаринский, доктор физико-математических наук, советник директора НИЦ «Курчатовский институт», заместитель директора Института инновационной энергетики. Окончил Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ».

Автор нескольких монографий. Сфера научной деятельности: физика экспериментальных ядерных реакторов, ядерная критическая безопасность, реакторы с водой под давлением, инновационные технологии ядерного топливного цикла и атомной энергетики. Один из основателей Ядерного общества СССР, вице-президент Ядерного общества России.

Награжден Орденом мужества Российской Федерации за участие в ликвидации последствий чернобыльской аварии. Член редакционных коллегий журналов «Атомная энергия» (Россия), Nukleonika (Польша), International Journal of Nuclear Science and Technology.
Предсказуемый результат неумолимого влияния времени — заметный сдвиг в сторону реализма общественного представления о Чернобыле как о небывалой по масштабам влияния на здоровье людей аварии. Сейчас этой аварии отказали даже в статусе самого большого радиационного воздействия на планету. Выяснилось также, что рукотворные ядерные взрывы в атмосфере в максимуме своего влияния вносили в годовую дозу фонового облучения среднестатистического человека почти в четыре раза больше, чем Чернобыль в 1986 году.

Разумеется, в общественном сознании масштабы аварии не измеряются числом жертв. Гибель семи человек буквально «на глазах» всего населения Соединенных Штатов при взрыве космического корабля не могла сравниться по общественному резонансу со смертью сотен горняков в далеких шахтах. Спросим себя: кто, кроме японцев, помнит о 20 000 людей, смытых цунами 2011 года? Память об этом событии, конечно, сохраняется в мире, но практически однозначно связана со «страшной аварией» на атомной станции, на самом деле невиновной в человеческих жертвах. При обсуждении достоинств и недостатков возобновляемой энергетики останутся «незаметными» многие тысячи погибших при прорывах плотин, один из которых унес в Китае более 200 000 жизней.

Даже трагедия сотен тысяч людей, вынужденных в результате Чернобыля покинуть родные дома и края (как стало понятно сейчас, без реальной необходимости), постепенно сглаживается временем.

Время и новые заботы россиян закономерно вытеснили Чернобыль из зоны общественного внимания, которое искусственно возбуждается лишь по случаю «юбилейных дат». Однако нельзя отрицать неумолимый факт: на шкале катастрофических несчастий человечества радиационные аварии всегда будут занимать «привилегированное» положение, как обязательное условие восприятия миллионами людей глобального кризиса. Это надо учитывать в посткризисной жизни.

В этой связи представляется целесообразным высказать некоторые соображения о долговременном влиянии чернобыльской катастрофы и тяжелых аварий на АЭС вообще если не на судьбы цивилизации (она переживала и не такое), то, по крайней мере, на мировую и отечественную энергетику.

Развитие событий в ядерной энергетике непосредственно после аварии многократно описано, но я предложу свою трактовку. Чернобыль застал мировую ядерную энергетику на завершении ее «золотого века», когда число вводимых в год энергоблоков превышало три десятка. Этот темп быстро пошел на спад и до сего дня не превышает десяти блоков. «Антиядерный каток» полностью раздавил ядерную энергетику только в небольшом числе стран, но отбросил ее назад практически во всем мире. Разумеется, наиболее тяжелые последствия авария имела для Советского Союза.

Уместно подчеркнуть, как долго защитники атома цеплялись за ярлык «национальности» тяжелой аварии. Аварию на американской АЭС «Три-Майл-Айленд» советские атомные руководители однозначно связали с западной конструкцией PWR. «Такое протекание аварии было бы невозможно во ВВЭРах», — вполне обоснованно утверждали они и делали вывод о невозможности тяжелых аварий на советских АЭС.

Когда «невозможное» случилось, стена западной защиты была выстроена на границе СССР. Был вынесен вердикт: чернобыльская авария — результат низкой культуры безопасности в советской ядерной энергетике и фундаментальных недостатков конструкции РБМК. В общем, «такие аварии невозможны на западных АЭС». И только авария на «Фукусиме‑1», где американский дизайн сочетался с японской эксплуатацией, показала, что подобные события невозможно объяснять технологической отсталостью стран-­участниц.
Более 30 лет понадобилось, чтобы стало очевидно: тяжелая авария где бы то ни было — это авария всей мировой ядерной энергетики.

Прошли десятилетия. В атомной энергетике работает уже новое поколение людей. Что же чернобыльская авария принесла человечеству? Оставим в стороне тему влияния Чернобыля на политические события конца 1980-х — начала 1990-х годов.

Ядерному сектору пришлось выживать в «революционных» условиях распада Советского Союза. Десятилетиями создававшийся единый атомно-промышленный комплекс внезапно был разорван на куски. Реальностью стали всеобщее падение трудовой дисциплины и весьма далекие от ядерной безопасности интересы элит и властей рождающихся стран.

Трудный период в истории ядерной энергетики был пройден. Его опасность, кстати, прекрасно понимали на Западе. Позволю себе сильное утверждение: стабилизирующее влияние на выживание ядерно-опасных объектов в экстремальных условиях того периода оказала память о Чернобыльской катастрофе.

Теперь, уже в другом веке, освободившись от эмоций, стоит попытаться понять долговременное влияние Чернобыля на современное энергетическое развитие. Заметен «чернобыльский след» во взлете возобновляемой, и особенно ветровой, энергетики, старт которого приходится как раз на начало 1990-х годов. Установленная мощность возобновляемой энергетики выросла в 80 раз за 20 лет, повторяя рост мировой ядерной энергетики за такой же отрезок времени 30 годами раньше. Обычно успех ВИЭ связывают исключительно с «борьбой за климат». Но надо понимать, что достижения «зеленой» энергетики были бы невозможны без огромных субсидий, которым неоткуда было взяться, кроме как из карманов налогоплательщиков. Достаточно почитать аргументы, которыми побуждают к такому расходованию бюджетов, — и сразу становится очевидным вклад Чернобыля в прогресс возобновляемой энергии.

Тяжелые аварии вкупе с неприятием выбросов парниковых газов на долгие десятилетия сформировали шкалу отношения людей к источникам энергии. Ископаемая органическая энергетика воспринимается как данность, по поводу влияния которой на окружающую среду можно только сожалеть. Зато люди искренне любят ветер и солнце и еще долго будут готовы оплачивать прерывистость и низкую плотность энергии, получаемой от этих «чистых» источников. Ядерную энергию, столь же малоуглеродную, как и возобновляемые источники, но базовую и энергетически эффективную, общественность готова терпеть в тех странах, где политики (или жизненный опыт) убедительно докажут необходимость мирного атома — или там, где власть не очень интересует мнение общественности. В целом наш ученый Я. В. Шевелев, обогативший атомную науку и технику множеством идей, оказался прав, когда в разгар послечернобыльской истерии не побоялся заявить: существует такой уровень развития ядерной энергетики, когда неумолимая экономика уже не позволит это развитие остановить. Атомщикам остается только сохранить и расширить нишу ядерных технологий в мировой энергетике.

Есть и менее очевидные, но важные последствия тяжелых ядерных аварий. После Чернобыля ядерная энергетика обречена выйти на новый уровень международного сотрудничества — научно-технического, торгово-экономического и даже политического. Взаимоотношения политиков с ядерной энергетикой стали гораздо более ответственными, чем раньше, учитывая ее специфику и долгосрочные последствия принимаемых в этой сфере решений.

Так, при драматичном снижении уровня российско-американских отношений сотрудничество в ядерной области сохранилось. Более того, непрерывно рассматриваются возможности возвращения старых и появления новых совместных программ. Взаимодействие России и Украины в ядерной области, несмотря ни на что, не снижается до неприемлемого для международной безопасности уровня. Политический кризис отношений между Турцией и Россией (к счастью, кратковременный) не сумел «побороть» проект АЭС «Аккую».

И все же есть проблемы. Сегодня широко обсуждается китайский вызов: китайские проекты, первоначально базировавшиеся на американской и европейской технологиях прошлого века, были адаптированы к условиям массового строительства, и темп ввода новых мощностей достиг 10 ГВт в год — это сравнимо с «золотым веком» мировой энергетики 1970-х годов. Одновременно строится более 20 блоков, и к 2030 году Китай планирует обогнать США с ядерным парком в 100 блоков — уже развернуто экспортное наступление. Нет сомнения, что наши коллеги прекрасно понимают необходимость соответствия темпов роста технологическому и инфраструктурному (включая регулирующую деятельность) развитию. Тем не менее анализ и возможные последствия быстрого ядерного развития не могут остаться в стороне от мирового сообщества и, безусловно, подвергаются квалифицированному изучению на специально созданной для этого площадке Международного агентства по атомной энергии.

Еще одна международная тенденция — явный рост внимания к так называемым «странам-новичкам», которые только собираются приобрести ядерно-технологический опыт, что заслуживает поддержки мирового сообщества. Разумеется, в развивающихся странах заботятся о долговременной энергетической безопасности. Но нельзя сбрасывать со счетов и такой фактор, как стремление к приобретению научно-технического потенциала в ядерной сфере. Обладание ядерными технологиями — не только гарантия национальной безопасности, но и повод для гордости. Не случайно в «листе ожидания» вступления в ядерный энергетический клуб владельцев АЭС в 2018 году находились пять стран: ОАЭ, Беларусь, Бангладеш, Турция и Египет. Надо сказать, что мировое сообщество следит за этим процессом внимательно и настороженно. Это касается и МАГАТЭ, где программа технической помощи — одна из самых затратных статей бюджета, и стран —поставщиков ядерных технологий, осознающих свою ответственность за безопасность ядерной энергетики.

Кстати, популярность за рубежом отечественных реакторов ВВЭР, кроме их доказанной мировым и российским опытом надежности и безопасности, объясняется еще и тем, что Росатом способен предоставить странам-новичкам широкий спектр услуг, помогая с нуля создавать атомные отрасли.

Подводя итог, следует признать безусловную правоту академика Ю. Б. Харитона, который говорил: «Список ошибок не менее важен, чем летопись достижений». Полезное знание о том, чего делать не надо, вошло в мировую копилку. И это тоже долговременный чернобыльский след в мировой энергетике.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ #2–3_2019