Макроэкономика
в действии

С самого начала давайте уточним: Нобелевской премии по экономике нет — есть премия по экономике Шведского национального банка (Риксбанка) в память об Альфреде Нобеле. Премия эта учреждена в 1969 году Риксбанком, она присуждается по всем правилам Нобелевского комитета, только деньги на нее выделяет Риксбанк. За почти 50 лет существования премии ее получили 82 ведущих ученых в области экономики. В 1975 году наш соотечественник Леонид Канторович вместе с американским экономистом Тьяллингом Купмансом получили премию за разработку теории оптимального использования ресурсов, чаще называемую линейным программированием.

В 2018 году эта премия была присуждена двум ученым: американцу Уильяму Нордхаусу — за «интеграцию изменения климата в долгосрочный макроэкономический анализ», его соотечественнику Полу Ромеру — за «интеграцию технологических инноваций в долгосрочный макроэкономический анализ». Исследования этих ученых объединяет только масштабность, а в остальном они совершенно разные.

Макроэкономические модели, связанные с климатом, разрабатывались давно, но именно У. Нордхаус впервые обнаружил и количественно подтвердил обратную связь: не только экономика влияет на климат, но и климат влияет на экономику — хотя бы с регуляторной точки зрения (экологические налоги, вложения в экологические программы и так далее). Позже предложенные У. Нордхаусом модели были усовершенствованы, и с их помощью научились прогнозировать изменения в экономике, происходящие в результате борьбы с изменением климата. Нобелевский лауреат утверждал (и обосновал это), что наиболее эффективный метод борьбы с климатическими изменениями — введение глобальной системы налогообложения.

Можно ли эти экономические модели использовать в нашей стране? Скорее всего, нет или это будет очень трудно. Во-первых, экологические налоги у нас в десятки раз меньше, чем за рубежом; во‑вторых, наш налоговый кодекс устроен так, что его термины и определения требуется сопоставить с терминами и определениями зарубежного налогового законодательства.

Поговорим теперь о втором ученом, П. Ромере. Это непростой экономист: сын губернатора, брат сенатора — видимо, характер у него железный. Показательная деталь его биографии: в 2016 году П. Ромер был назначен шеф-экономистом Всемирного банка. В начале 2018 года, всего через полтора года после назначения, он покинул свой пост из-за конфликтов с сотрудниками банка, а в ноябре получил Нобелевскую премию.

Предшественник П. Ромера — выдающийся американский экономист, тоже лауреат Нобелевской премии Кеннет Джозеф Эрроу, изучавший глобальное экономическое развитие, вопросы распределения благ и взаимоотношения рынка и государства.

П. Ромер разработал эндогенную модель экономического роста — Learning-by-doing, то есть обучение в процессе деятельности (ее еще называют моделью Эрроу-Ромера). В основе модели П. Ромера — глубинное понимание того, что знания и технологии во второй половине ХХ —начале XXI века стали главным производственным ресурсом. В заявлении Нобелевского комитета сказано, что Ромер продемонстрировал, как знания могут выполнять функцию мотора долгосрочного экономического роста. Это относится как к развивающимся, так и к развитым странам.

Давайте проиллюстрируем модель, предложенную П. Ромером, на конкретном примере развивающейся страны — Южной Кореи. Когда после Второй мировой войны началось активное развитие этой страны, там фактически отсутствовала собственная научная база.

В 1958 году правительство решило заняться атомной энергетикой: Южной Корее необходимо было форсированно развивать промышленность. Был принят закон «Об атомной энергетике», через несколько лет сформирована небольшая исследовательская группа. Уже через 20 лет, в 1978 году, был запущен первый энергоблок с реактором PWR АЭС «Кори» мощностью меньше 600 мВт — его строительством занималась американская Westinghouse. А сегодня Южная Корея строит в Объединенных Арабских Эмиратах АЭС «Барака» с четырьмя реакторами PWR APR‑1400 — по полностью корейскому проекту и с корейским ядерным топливом. В самой Корее — 24 действующих и 5 строящихся реакторов, доля атомной энергетики в энергобалансе страны — больше 27%. Согласно утвержденной программе правительства, к 2030 году 40% всего вырабатываемого в Южной Корее электричества должно производиться на АЭС.

Как корейцы достигли этого всего за 40 лет? Они действовали по принципу Learning-by-doing. Началось все с локализации атомной энергетики, основной движущей силой в этом процессе выступало правительство Южной Кореи.

Можно выделить три этапа локализации. На первом этапе строительством занимались иностранные подрядчики, и лишь в небольших количествах использовалось оборудование, изготовленное южнокорейскими компаниями: трубы, насосы и другие несложные в производстве элементы.

На втором этапе местные компании уже выступали в качестве субподрядчиков. На третьем этапе, в 1980-х годах, южнокорейские компании стали генподрядчиками, зарубежные — субподрядчиками. Уже на втором этапе локализации корейцы начали развивать не только производство, но и проектирование. А еще они вкладывали колоссальные силы в интенсивное обучение собственного персонала. На втором и третьем этапах локализации за месяц проходили обучение 1,5 тыс. человек: проектировщики, инженеры, конструкторы; каждый курс был рассчитан на два-три месяца.

То есть Южная Корея управляла инновациями через промышленную политику, при этом весь бизнес в Корее частный. На втором этапе локализации часть средств была государственной, но в основном это были обычные коммерческие займы. Параллельно с PWR Южная Корея строила и тяжеловодные реакторы — канадские CANDU. В результате уже с середины 1990-х годов атомные станции в Корее сооружались с использованием не менее 95% местных технологий: ядерный и турбинный остров корейцы сооружают сами.

По схожему принципу строится и АЭС «Барака»: как только заканчивается бетонирование на первом блоке, сразу начинаются работы на втором, затем, без перерыва, — на третьем, на четвертом. В результате каждый следующий блок стоит примерно на 20% дешевле предыдущего, то есть четвертый блок стоит почти в два раза дешевле первого за счет такой кооперации.

П. Ромер анализирует экономический рост не только в развивающихся, но и в развитых странах. Он доказывает, что такой рост происходит благодаря механизмам трансфера технологий между компаниями из разных сфер. В качестве одного из примеров заимствования инноваций он приводит Генри Форда, который «подсмотрел» идею промышленного конвейера на чикагских скотобойнях конца XIX века.

Все эти модели П. Ромер обосновал качественно-количественным образом.
Можно ли использовать их в России? Мое мнение: не только можно, но и нужно! Моделирование в инновационной сфере важно и необходимо. Сегодня Росатом выходит на принципиально новый для себя рынок ветроэнергетики. Не исключаю, что если применить схему, похожую на южнокорейскую, то через несколько лет мы будем строить ветроэнергетические установки не только у себя в стране, но и на Канарских островах.