Ломать и строить
Записала Ирина ДОРОХОВА
Фото: Irk.today, Unsplash.com,
Фото: Irk.today, Unsplash.com,
Мироустройство меняется. Всем хочется знать, как и к чему готовиться, но в условиях неопределенности единственная разумная стратегия — действовать по ситуации. Обо всем этом сотрудникам Росатома рассказал член президиума Совета по внешней и оборонной политике, доцент кафедры прикладного анализа международных проблем МГИМО МИД России, эксперт клуба «Валдай», бывший разведчик Андрей Безруков. Публикуем сокращенный пересказ его выступления.
Многие государства больше не хотят слушать англосаксонский («атлантический») мир. Страны в разных регионах переросли это послушание. Англосаксы утратили свой главный козырь — подавляющую военную силу, — который они использовали последние 500 лет. Прекрасный пример — «опиумные войны» с Китаем середины XIX века, которые закончились тем, что в Китай зашли британские корабли, и местное правительство сделало все так, как хотели англичане. Сейчас совсем иная ситуация: южнокорейская армия, например, превосходит британскую. И из-за того, что англосаксонские страны утратили влияние, у них начинается паника. Поведение главы британского МИДа Лиз Трасс, например, — сплав фрустрации и истерики.
Формируется следующий большой технологический цикл
Ситуация такова, что рынок сбыта может стать для англосаксов недоступным, а предприятия — утраченными. Транспарентность данных уже невозможна. Производитель станка с программным управлением дистанционно видит все, что на нем создается, и это опасно. Все стремятся хранить данные, особенно критические, у себя. Глобальная технологическая система, выстроенная на идеях либеральной демократии, уже не работает.
В следующем цикле система будет другой. Какой — никто не знает, она рождается на наших глазах. Технологические блоки начинают конкурировать за доминирование. (Технологический блок — это контролируемая доля мирового рынка со своими финансовым центром, набором ресурсов и философией развития.) Один из блоков — англосаксонский мир во главе с США, второй — Китай. В каждом блоке будет собственная технологическая платформа, нацеленная на формирование цифровой среды. С одной стороны — WeChat, с другой — Facebook; с одной — Huawei, с другой — Cisco.
Уже ясно, что в блок англосаксов войдет только «семья» (Канада, Великобритания, Австралия, возможно — Южная Корея), а «друзья» — нет. Подтверждение — оборонный блок Британии, США и Австралии AUKUS, предпосылкой для создания которого стал скандальный отказ Австралии от французских дизельных подводных лодок в пользу американских. Франция — не член «семьи».
Блоки могут торговать, но они не будут продавать друг другу ключевые технологии, влияющие на безопасность. Примеры уже есть: предоставив данные со спутников Starlink Украине, Илон Маск закрыл для себя рынки других стран. Ни Китай, ни даже Индонезия не допустят компании Маска на свою территорию, потому что это может обернуться против них.
Ситуация такова, что рынок сбыта может стать для англосаксов недоступным, а предприятия — утраченными. Транспарентность данных уже невозможна. Производитель станка с программным управлением дистанционно видит все, что на нем создается, и это опасно. Все стремятся хранить данные, особенно критические, у себя. Глобальная технологическая система, выстроенная на идеях либеральной демократии, уже не работает.
В следующем цикле система будет другой. Какой — никто не знает, она рождается на наших глазах. Технологические блоки начинают конкурировать за доминирование. (Технологический блок — это контролируемая доля мирового рынка со своими финансовым центром, набором ресурсов и философией развития.) Один из блоков — англосаксонский мир во главе с США, второй — Китай. В каждом блоке будет собственная технологическая платформа, нацеленная на формирование цифровой среды. С одной стороны — WeChat, с другой — Facebook; с одной — Huawei, с другой — Cisco.
Уже ясно, что в блок англосаксов войдет только «семья» (Канада, Великобритания, Австралия, возможно — Южная Корея), а «друзья» — нет. Подтверждение — оборонный блок Британии, США и Австралии AUKUS, предпосылкой для создания которого стал скандальный отказ Австралии от французских дизельных подводных лодок в пользу американских. Франция — не член «семьи».
Блоки могут торговать, но они не будут продавать друг другу ключевые технологии, влияющие на безопасность. Примеры уже есть: предоставив данные со спутников Starlink Украине, Илон Маск закрыл для себя рынки других стран. Ни Китай, ни даже Индонезия не допустят компании Маска на свою территорию, потому что это может обернуться против них.
Россия должна найти союзников и сформировать свой блок
Ни у России, ни у других стран мира за пределами существующих блоков нет критической массы населения, которая обеспечила бы емкость рынка, достаточную для интересного инвесторам уровня возврата инвестиций. На маленьком рынке инвестиции в технологическую инфраструктуру будут слишком дороги и никогда не окупятся. России надо выстраивать свой технологический блок и договариваться об альянсах со странами юга Евразии. Это и государства из ближайшего окружения, и страны Южной Азии, возможно, Турция и Южная Корея. Южнее России живут 4 млрд человек. В одиночку полноценный блок не создать ни России, ни другим евразийским странам.
Россия не вступит в альянс с Западной Европой на позициях младшего партнера, потому что представляет самостоятельное цивилизационное ядро. Западной Европе хочется думать, что Россия ей подчинена, но у России внушительный запас ресурсов: мы слишком большие, нас не переварить. Если и будет какое-то взаимодействие, то на равных.
Если Россия сможет создать свой технологический блок, молодежь из других стран будет приезжать сюда учиться, а заодно создавать семьи, осваивать русский язык. И тогда она станет частью нашего мира.
Ни у России, ни у других стран мира за пределами существующих блоков нет критической массы населения, которая обеспечила бы емкость рынка, достаточную для интересного инвесторам уровня возврата инвестиций. На маленьком рынке инвестиции в технологическую инфраструктуру будут слишком дороги и никогда не окупятся. России надо выстраивать свой технологический блок и договариваться об альянсах со странами юга Евразии. Это и государства из ближайшего окружения, и страны Южной Азии, возможно, Турция и Южная Корея. Южнее России живут 4 млрд человек. В одиночку полноценный блок не создать ни России, ни другим евразийским странам.
Россия не вступит в альянс с Западной Европой на позициях младшего партнера, потому что представляет самостоятельное цивилизационное ядро. Западной Европе хочется думать, что Россия ей подчинена, но у России внушительный запас ресурсов: мы слишком большие, нас не переварить. Если и будет какое-то взаимодействие, то на равных.
Если Россия сможет создать свой технологический блок, молодежь из других стран будет приезжать сюда учиться, а заодно создавать семьи, осваивать русский язык. И тогда она станет частью нашего мира.
К чему идем всем миром
Переход к новому миропорядку будет длиться как минимум 15−20 лет. В прошлом веке на переход от одного мироустройства к другому потребовалось 30 лет — с 1914 по 1945 год.
Впереди гонка кибервооружений и милитаризация киберпространства. Выгодополучатели — цифровые гиганты, они получат триллионные госзаказы. Причем оценить адекватность вложений в кибербезопасность и кибервооружения будет невозможно. Если ядерные головки можно пересчитать и хотя бы понять уровень затрат, то совершенно непонятно, какой объем программного кода стоит $ 1 млн.
Глобальная система стандартов и правил разрушается, у каждого технологического блока будет свой стандарт. Границы блоков будут определяться, в числе прочего, границами применимости стандартов и правил.
Усилится запрос на технологический суверенитет. Кто создаст больше технологий, тот и захватит новые рынки.
Сейчас эпоха сильных личностей, которые смогут найти правильные решения в условиях неопределенности.
Безусловно, грядет передел богатств и власти. Он уже начался. Примеры — выходы западных компаний из российских активов и наоборот.
Хищническое потребление материальных ресурсов останавливается. Следующий технологический цикл будет нацелен на качество медицинского обслуживания, культурных форматов, возможностей самореализации, креатива. Часть этого — виртуализация, обеспечиваемая цифровизацией.
Противоречия внутри общества будут усиливаться, возможны социальные взрывы. Государства либо сумеют перераспределить доходы, чтобы сгладить имущественное расслоение и снизить социальную напряженность — и тогда появится новый средний класс; либо протест вырвется на улицу — и тогда страна отстанет в развитии, так как будет тратить все силы на «зализывание ран». Второе уже случилось в России 100 лет назад. Теперь слабое звено — Ближний Восток, который полыхает уже 10 лет. Но уровень социальной напряженности растет во всем мире. Наиболее уязвимы экологически неблагополучные регионы, где идет индустриализация с использованием грязных технологий и население многочисленно: Северная Африка и в еще большей степени — Южная Азия. Эти агломерации нестабильны. Они сравнительно тихи только до тех пор, пока по ним не ударит кризис. Пример того, как протекает кризис, — Шри-Ланка, где правительство сместили из-за нескольких ошибок. Сейчас там нет ни власти, ни денег. В Бангладеш начинается примерно то же самое. Примеры перераспределения богатств ради снижения социальной напряженности тоже есть. Первый — действия властей США после Второй мировой войны. Второй — сегодняшние усилия российских властей: целевые трансферы малообеспеченным, выплаты пенсионерам, семьям со школьниками, повышения зарплат бюджетникам и пр.
В целом Южная Азия и юг Евразии — это тот регион, с которыми нам придется иметь дело.
Переход к новому миропорядку будет длиться как минимум 15−20 лет. В прошлом веке на переход от одного мироустройства к другому потребовалось 30 лет — с 1914 по 1945 год.
Впереди гонка кибервооружений и милитаризация киберпространства. Выгодополучатели — цифровые гиганты, они получат триллионные госзаказы. Причем оценить адекватность вложений в кибербезопасность и кибервооружения будет невозможно. Если ядерные головки можно пересчитать и хотя бы понять уровень затрат, то совершенно непонятно, какой объем программного кода стоит $ 1 млн.
Глобальная система стандартов и правил разрушается, у каждого технологического блока будет свой стандарт. Границы блоков будут определяться, в числе прочего, границами применимости стандартов и правил.
Усилится запрос на технологический суверенитет. Кто создаст больше технологий, тот и захватит новые рынки.
Сейчас эпоха сильных личностей, которые смогут найти правильные решения в условиях неопределенности.
Безусловно, грядет передел богатств и власти. Он уже начался. Примеры — выходы западных компаний из российских активов и наоборот.
Хищническое потребление материальных ресурсов останавливается. Следующий технологический цикл будет нацелен на качество медицинского обслуживания, культурных форматов, возможностей самореализации, креатива. Часть этого — виртуализация, обеспечиваемая цифровизацией.
Противоречия внутри общества будут усиливаться, возможны социальные взрывы. Государства либо сумеют перераспределить доходы, чтобы сгладить имущественное расслоение и снизить социальную напряженность — и тогда появится новый средний класс; либо протест вырвется на улицу — и тогда страна отстанет в развитии, так как будет тратить все силы на «зализывание ран». Второе уже случилось в России 100 лет назад. Теперь слабое звено — Ближний Восток, который полыхает уже 10 лет. Но уровень социальной напряженности растет во всем мире. Наиболее уязвимы экологически неблагополучные регионы, где идет индустриализация с использованием грязных технологий и население многочисленно: Северная Африка и в еще большей степени — Южная Азия. Эти агломерации нестабильны. Они сравнительно тихи только до тех пор, пока по ним не ударит кризис. Пример того, как протекает кризис, — Шри-Ланка, где правительство сместили из-за нескольких ошибок. Сейчас там нет ни власти, ни денег. В Бангладеш начинается примерно то же самое. Примеры перераспределения богатств ради снижения социальной напряженности тоже есть. Первый — действия властей США после Второй мировой войны. Второй — сегодняшние усилия российских властей: целевые трансферы малообеспеченным, выплаты пенсионерам, семьям со школьниками, повышения зарплат бюджетникам и пр.
В целом Южная Азия и юг Евразии — это тот регион, с которыми нам придется иметь дело.
Что надо учитывать России в отношениях со странами юга Евразии
На юге Евразии происходит динамичный рост экономики и национального самосознания. Процесс становления национальных государств, который Европа прошла в XIX веке, завершился и в странах юга Евразии. Там много важных для России проектов, потому что рынок растет.
Юг неоднороден. Кроме того, в регионе не сформированы транспортные каналы и инфраструктура для логистики и торговли. Поэтому встает вопрос создания логистической инфраструктуры с севера на юг. Надо построить в дополнение к уже существующим три транспортных коридора, которые помогут консолидации рынка:
Урал-Индия;
по Каспию до Ирана;
Центральная Сибирь — Китай.
Если получится сформировать новые рынки, будет запрос на российские технологии, торговлю и образование. Но, чтобы все получилось, на юге Евразии должно быть безопасно.
В странах юга Евразии много противоречий. Цивилизационному разлому между Индией и Китаем уже 5 тыс. лет. Много веков противоречиям между суннитами и шиитами, назревает напряжение между Китаем и островными и полуостровными государствами Юго-Восточной Азии. Кроме того, есть и новый повод для недовольства Китаем: Поднебесная разворачивает экспансию в Восточной Африке, которую Индия и арабские страны считают зоной своего влияния, и действия Китая им не нравятся.
США будут подливать керосина в любой огонь.
На юге Евразии происходит динамичный рост экономики и национального самосознания. Процесс становления национальных государств, который Европа прошла в XIX веке, завершился и в странах юга Евразии. Там много важных для России проектов, потому что рынок растет.
Юг неоднороден. Кроме того, в регионе не сформированы транспортные каналы и инфраструктура для логистики и торговли. Поэтому встает вопрос создания логистической инфраструктуры с севера на юг. Надо построить в дополнение к уже существующим три транспортных коридора, которые помогут консолидации рынка:
Урал-Индия;
по Каспию до Ирана;
Центральная Сибирь — Китай.
Если получится сформировать новые рынки, будет запрос на российские технологии, торговлю и образование. Но, чтобы все получилось, на юге Евразии должно быть безопасно.
В странах юга Евразии много противоречий. Цивилизационному разлому между Индией и Китаем уже 5 тыс. лет. Много веков противоречиям между суннитами и шиитами, назревает напряжение между Китаем и островными и полуостровными государствами Юго-Восточной Азии. Кроме того, есть и новый повод для недовольства Китаем: Поднебесная разворачивает экспансию в Восточной Африке, которую Индия и арабские страны считают зоной своего влияния, и действия Китая им не нравятся.
США будут подливать керосина в любой огонь.
Об изменениях в США
Американцы, в отличие от россиян, не чувствуют движения истории, у них проектное мышление: у каждого процесса, в том числе исторического, есть начало, целеполагание и конец. США создали люди, которые убежали из «плохого» мира строить новый, лучший. Американцы считают себя силой добра, а всё, что у них на пути, — силами зла. Они подчиняются правилам, а не личностям.
Сейчас США стали не такими, какими были в конце «холодной войны». Изменился национальный состав, пришла волна с востока: китайцы, корейцы, живущие анклавами и не стремящиеся ассимилироваться. Затем волна с Юга — из Мексики, Пуэрто-Рико и других стран Латинской Америки. У них другие язык, религия и в целом культурный код. В Майами и Лос-Анджелесе основной язык — уже испанский. Латиноамериканцы умело идут в политику, и есть вероятность, что поколение новых общественных деятелей из их среды изменит вектор американской политики с Атлантики на Латинскую Америку.
В США население больше не сытое. Нет уверенности, что дети будут жить лучше родителей, достаточно лишь хорошо работать. Дети живут хуже, чем родители, и накапливают не благосостояние, а долги.
В США — раскол элит. Одна часть, «глобальные элиты», ориентирована на весь мир, США для них — лишь один рынок из многих. Другой, местным индустриальным элитам, приходится на родине конкурировать с Японией, Китаем, Европой и Россией. Проблема в том, что денежные потоки в значительной степени контролировали «глобальные элиты», вывозившие деньги из США за рубеж, поэтому уже много лет местные элиты недоинвестированы. Сейчас в США идет борьба финансовой элиты и реального бизнеса (такой же конфликт есть, кстати, и у нас).
Борьба элит за власть становится борьбой за политическое выживание: Байден понимает, что, если республиканцы выиграют осенью промежуточные выборы в парламент, его ждет импичмент.
К кризису США, как в свое время СССР при Брежневе, привело ничегонеделание: элиты не принимали решений, которые были необходимы. Кроме того, США совершили три ошибки:
не дали России места под солнцем после завершения холодной войны;
накачали Китай деньгами и технологиями;
создали очаг нестабильности на Ближнем Востоке.
У американских элит было два варианта выхода из кризиса потери влияния, развивающегося последние несколько лет. Первый — «инклюзивный капитализм», то есть уход от экстремальной модели спекулятивного типа, ставка на экологию, устойчивое развитие, долгосрочные выгоды. Но реализовался другой сценарий: пошли ва-банк и решают проблему силовым путем, пока Россия и Китай не стали еще сильнее.
Конфликт на Украине стратегически — это поражение Запада, так как он утратил монополию на диктовку глобальных правил игры. Многие страны открыто пошли против Запада: пять стран подали заявления в БРИКС, идет переход на национальные валюты в торговле, арабы не желают договариваться по нефти.
Американцы, в отличие от россиян, не чувствуют движения истории, у них проектное мышление: у каждого процесса, в том числе исторического, есть начало, целеполагание и конец. США создали люди, которые убежали из «плохого» мира строить новый, лучший. Американцы считают себя силой добра, а всё, что у них на пути, — силами зла. Они подчиняются правилам, а не личностям.
Сейчас США стали не такими, какими были в конце «холодной войны». Изменился национальный состав, пришла волна с востока: китайцы, корейцы, живущие анклавами и не стремящиеся ассимилироваться. Затем волна с Юга — из Мексики, Пуэрто-Рико и других стран Латинской Америки. У них другие язык, религия и в целом культурный код. В Майами и Лос-Анджелесе основной язык — уже испанский. Латиноамериканцы умело идут в политику, и есть вероятность, что поколение новых общественных деятелей из их среды изменит вектор американской политики с Атлантики на Латинскую Америку.
В США население больше не сытое. Нет уверенности, что дети будут жить лучше родителей, достаточно лишь хорошо работать. Дети живут хуже, чем родители, и накапливают не благосостояние, а долги.
В США — раскол элит. Одна часть, «глобальные элиты», ориентирована на весь мир, США для них — лишь один рынок из многих. Другой, местным индустриальным элитам, приходится на родине конкурировать с Японией, Китаем, Европой и Россией. Проблема в том, что денежные потоки в значительной степени контролировали «глобальные элиты», вывозившие деньги из США за рубеж, поэтому уже много лет местные элиты недоинвестированы. Сейчас в США идет борьба финансовой элиты и реального бизнеса (такой же конфликт есть, кстати, и у нас).
Борьба элит за власть становится борьбой за политическое выживание: Байден понимает, что, если республиканцы выиграют осенью промежуточные выборы в парламент, его ждет импичмент.
К кризису США, как в свое время СССР при Брежневе, привело ничегонеделание: элиты не принимали решений, которые были необходимы. Кроме того, США совершили три ошибки:
не дали России места под солнцем после завершения холодной войны;
накачали Китай деньгами и технологиями;
создали очаг нестабильности на Ближнем Востоке.
У американских элит было два варианта выхода из кризиса потери влияния, развивающегося последние несколько лет. Первый — «инклюзивный капитализм», то есть уход от экстремальной модели спекулятивного типа, ставка на экологию, устойчивое развитие, долгосрочные выгоды. Но реализовался другой сценарий: пошли ва-банк и решают проблему силовым путем, пока Россия и Китай не стали еще сильнее.
Конфликт на Украине стратегически — это поражение Запада, так как он утратил монополию на диктовку глобальных правил игры. Многие страны открыто пошли против Запада: пять стран подали заявления в БРИКС, идет переход на национальные валюты в торговле, арабы не желают договариваться по нефти.
Что Россия может предложить миру
На первый план выходят безопасность и базовые вопросы: как накормить, обогреть людей, дать им возможность торговать. У России со всеми этими вопросами дело обстоит хорошо. Россия — поставщик безопасности.
У России гигантский потенциал с точки зрения снабжения продуктами питания: мы можем производить вдвое больше того, что производим сейчас. К сожалению, не хватает транспорта для вывоза.
Россия — ведущая энергетическая держава. А устойчивая энергетика — это не только тепло и свет, но и стабильная работа цифровых технологий. Уже сейчас 30% энергетики Калифорнии идет на цифровой сектор, поэтому в странах, где энергия окажется дорогой, полноценная цифровизация будет невозможна.
Россия остается страной, связывающей Восток и Запад, а сейчас вдобавок актуализируются связи Север — Юг. И если Юг начнет «полыхать» в конфликтах и войнах, из-за которых поставки будут затруднены, СМП приобретет еще бо́льшую важность.
Россия обладает собственными разработками суверенной цифровой инфраструктуры — «умных городов», финансовых платформ, торговых маркетплейсов и пр.
На первый план выходят безопасность и базовые вопросы: как накормить, обогреть людей, дать им возможность торговать. У России со всеми этими вопросами дело обстоит хорошо. Россия — поставщик безопасности.
У России гигантский потенциал с точки зрения снабжения продуктами питания: мы можем производить вдвое больше того, что производим сейчас. К сожалению, не хватает транспорта для вывоза.
Россия — ведущая энергетическая держава. А устойчивая энергетика — это не только тепло и свет, но и стабильная работа цифровых технологий. Уже сейчас 30% энергетики Калифорнии идет на цифровой сектор, поэтому в странах, где энергия окажется дорогой, полноценная цифровизация будет невозможна.
Россия остается страной, связывающей Восток и Запад, а сейчас вдобавок актуализируются связи Север — Юг. И если Юг начнет «полыхать» в конфликтах и войнах, из-за которых поставки будут затруднены, СМП приобретет еще бо́льшую важность.
Россия обладает собственными разработками суверенной цифровой инфраструктуры — «умных городов», финансовых платформ, торговых маркетплейсов и пр.
Что Росатом может предложить миру
Росатом может предложить услуги интегратора сложных систем. Как вариант — построить АЭС, разместить на ее территории защищенный ЦОД, а в нем — национальные системы типа «Госуслуг», «умного города» и пр. и обеспечивать их кибербезопасность. Чтобы качественно оказывать услуги интегратора, нужны десятилетия опыта. Это если не уникальная, то мало кому доступная компетенция, и у Росатома она есть.
Росатом может стать центром притяжения для технологических компаний. Результатом появления таких альянсов должны стать новые интересные продукты, передача управленческой и производственной культуры.
Росатом работает с суверенными заказчиками — и именно они создадут спрос на критическую инфраструктуру. Это долгосрочные заказчики, поэтому Росатом может стать для них многолетним консультантом и технологическим партнером.
Росатом несет стабильность и предсказуемость на вековую перспективу. Получив АЭС «Аккую», Турция будет знать, чем она будет греться и питать компьютеры в ближайшие 100 лет. У Росатома наилучшее позиционирование для сегодняшней ситуации. Он может предложить безопасность, энергетические решения и критическую цифровую инфраструктуру — то есть то, что будет востребовано сильнее всего. Росатом может работать с 25% мирового рынка — они нам сейчас принадлежат политически. Но даже 5% — это огромный объем.
Росатом может предложить услуги интегратора сложных систем. Как вариант — построить АЭС, разместить на ее территории защищенный ЦОД, а в нем — национальные системы типа «Госуслуг», «умного города» и пр. и обеспечивать их кибербезопасность. Чтобы качественно оказывать услуги интегратора, нужны десятилетия опыта. Это если не уникальная, то мало кому доступная компетенция, и у Росатома она есть.
Росатом может стать центром притяжения для технологических компаний. Результатом появления таких альянсов должны стать новые интересные продукты, передача управленческой и производственной культуры.
Росатом работает с суверенными заказчиками — и именно они создадут спрос на критическую инфраструктуру. Это долгосрочные заказчики, поэтому Росатом может стать для них многолетним консультантом и технологическим партнером.
Росатом несет стабильность и предсказуемость на вековую перспективу. Получив АЭС «Аккую», Турция будет знать, чем она будет греться и питать компьютеры в ближайшие 100 лет. У Росатома наилучшее позиционирование для сегодняшней ситуации. Он может предложить безопасность, энергетические решения и критическую цифровую инфраструктуру — то есть то, что будет востребовано сильнее всего. Росатом может работать с 25% мирового рынка — они нам сейчас принадлежат политически. Но даже 5% — это огромный объем.
ДРУГИЕ МАТЕРИАЛЫ #7_2022